Послышались шаги, вошел хозяин с кувшином горячего портвейна и двумя стаканами.
– Дело швах, Петер, – сказал он. – Связи с городом нет. Это значит, что обвалом засыпало дорогу и забило ущелье. Нас откопают не раньше чем через неделю.
– Рация у вас есть? – спросил инспектор, отхлебывая из стакана.
– Нет. Но вы не беспокойтесь. Все остальное есть в избытке. А если мы захотим разнообразить меню, то съедим этого Хинкуса. Кстати, вы знаете, что нынче утром Хинкус отправил телеграмму?
Инспектор вопросительно взглянул на него.
– «Жду. Поторопитесь…» Или что-то в этом роде. Я слышал, как он диктовал ее по телефону.
Инспектор хмыкнул.
– Между прочим, Петер, – осторожно сказал хозяин, – почему бы нам не арестовать его сейчас? Все спят. Мне бы не хотелось волновать гостей.
Инспектор отхлебнул из стакана.
– Я не уверен, что его вообще надо арестовать, – сказал он. – Я лучше здесь посижу и посмотрю, кто это так хочет выдать Хинкуса за гангстера. Сдается мне, что этот Хинкус – не охотник, а дичь. Охотник, Алек, не станет возить с собой дамский пистолетик. У него будет «люгер» 0,45 с приставным прикладом. – Он замолчал.
Около чердачной лестницы появилась темная тоненькая фигурка – постояла в кругу желтого света, словно в нерешительности, а потом неуверенными шагами двинулась по коридору, ведя рукою по стене. Это было чадо. Войдя в каминную, оно, не говоря ни слова, подошло к огню, присело на корточки рядом с Лелем и принялось гладить его по голове. Багровые блики от раскаленных углей светились в его огромных черных очках. Чадо было очень одинокое, всеми забытое и маленькое.
– Холодно что-то… – сказало оно жалобно. – И выпить нечего.
– Ну почему же нечего, Брюн, – радушно сказал хозяин, берясь за кувшин. – Хотите горячего портвейна?
– Да. И хочу домой.
– Брюн, – сказал инспектор, – дитя мое, снимите ваши ужасные очки.
– Зачем? – спросило чадо.
– Мне бы очень хотелось, наконец, понять: мальчик вы или девочка?
– Идите вы знаете куда. Лучше бы рассказали что-нибудь.
– Расскажите, Алек, – сказал инспектор со вздохом, – что-нибудь таинственное.
Хозяин задумчиво посмотрел стакан на просвет.
– Таинственное… – повторил он. – Что ж, слушайте. В сырых и жутких джунглях Центральной Африки существует странное и страшное поверье.
В холле часы начали бить одиннадцать.
К полуночи хозяин с инспектором прикончили кувшин горячего портвейна. Все было тихо, Хинкус по-прежнему торчал на крыше. Чадо заснуло в кресле, и было решено его не трогать – пусть спит.
– Вы ничего не поняли, Петер, – тихонько объяснял хозяин. – Зомби – это не мертвец. Но зомби – это и не живой человек. Понятно?
– Нет.
– Вы берете мертвеца и оживляете его. Он ходит, ест, пьет и выполняет все ваши приказания.
– Пьет?
– Вы напрасно смеетесь над этим, Петер. Это не смешно. Это страшно. И не приведи господь вам встретиться с зомби.
– Но ведь это в Африке. У нас они не водятся.
– Как знать, Петер, как знать! Я мог бы кое-что рассказать вам о таких вещах.
Тут Лель вдруг вскочил и глухо гавкнул. Хозяин воззрился на него.
– Не понимаю, – сказал он строго.
Лель гавкнул снова и ворча бросился по лестнице в холл.
– Ага, – сказал хозяин, поднимаясь. – Кто-то пожаловал.
Инспектор тоже поднялся, и они последовали за Лелем.
Собака стояла перед парадной дверью и вела себя как-то странно. Она была явно испугана – хвост поджат, голова опущена, шерсть на загривке поднялась дыбом. Из-за двери доносились непонятные скребущие и скулящие звуки.
Хозяин с инспектором переглянулись, потом хозяин протянул руку и отодвинул засов. Дверь отворилась, и к их ногам сползло облепленное снегом тело. Хозяин и инспектор бросились к нему, втащили его в холл и перевернули на спину. Облепленный снегом человек застонал и вытянулся. Глаза его были закрыты, длинный нос побелел. Одет он был явно не по сезону: кургузый пиджачок, брюки дудочками, модельные туфли.
– Слушайте, – сказал инспектор. – Он попал под обвал.
– В душевую! – скомандовал хозяин. – Берите его под мышки.
В душевой они положили незнакомца на топчан, и хозяин торопливо принялся его раздевать.
– А ведь это, наверное, приятель Хинкуса, – сказал инспектор. – Ну, тот, которому он давал телеграмму.
– Возможно, – отрывисто сказал хозяин.
– Пойду приведу Хинкуса, – сказал инспектор. Он выскочил из душевой, взбежал на второй этаж и бросился к чердачной лестнице.
Хинкус сидел в прежней позе, нахохлившись, уйдя головой в воротник, сунув руки в рукава.
– Хинкус! – гаркнул инспектор.
Хинкус не шевелился, и тогда инспектор подскочил к нему, схватил за плечо, потряс. Хинкус вдруг как-то странно осел и повалился набок.
– Хинкус! – растерянно воскликнул инспектор, непроизвольно подхватывая его. Шуба раскрылась, из нее вывалилось несколько комьев снега, упала меховая шапка – Хинкуса не было, было снежное чучело, облаченное в шубу Хинкуса.
Инспектор схватил горсть снега, яростно растер лицо и огляделся. На крыше было много следов – то ли здесь боролись, то ли собирали снег для чучела. В двух метрах от тропинки из снега торчало что-то черное. Инспектор наклонился, протянул руку и с усилием поднял тяжелый железный швеллер – обрезок рельса, странно скрученный, словно завязанный узлом. Неподалеку, припорошенная снегом, лежала груда таких швеллеров, только прямых. Инспектор оглядел долину. Яркая маленькая луна висела прямо над головой, долина была пуста и чиста, темная полоса дороги уходила на север, теряясь в голубой дымке.
Инспектор бросил гнутое железо, повернулся и медленно направился вниз. В душевой уже никого не было. Посредине холла стояла с обалделым видом сонная Кайса в ночной рубашке, держа охапку мокрой, смятой одежды незнакомца. Инспектор отобрал у нее одежду и вывернул карманы. В карманах не оказалось ничего: ни денег, ни документов, ни сигарет, ни носового платка – ничего.
Незнакомец уже лежал в постели, закутанный одеялом до подбородка. Хозяин поил его с ложечки чем-то горячим и приговаривал:
– Надо, сударь, надо. Пропотеть надо хорошенько.
Один глаз у незнакомца был болезненно сощурен, другой и вовсе закрыт. Он слабо постанывал при каждом вздохе.
– Вы один? – спросил его инспектор. – Кто-нибудь еще остался в машине?.. Или вы ехали один?..
Незнакомец приоткрыл рот, подышал немного и снова закрыл рот.
– Слаб, – сказал хозяин. – У него все тело, как тряпка.