Мари. Дитя Бури. Обреченный - читать онлайн книгу. Автор: Генри Райдер Хаггард cтр.№ 86

– День ходу. Если выйти на восходе, к закату можно поспеть.

– Хорошо. Тогда я отложу охоту на три дня и пойду с тобой, если тебе кажется, что твой удивительный старый карлик примет меня.

– Думаю, Зикали примет тебя, Макумазан, потому что он говорил мне, что я встречу тебя и полюблю и что судьбы наши переплетутся.

– Видно, он подмешал тебе в пиво своего зелья, – проговорил я. – Ты что же, хочешь, чтобы я полночи выслушивал подобные глупости, тогда как нам отправляться в путь на рассвете? Ступай и дай мне выспаться.

– Ухожу, – ответил он с легкой улыбкой. – Но если так, Макумазан, отчего же ты сам хочешь отведать его зелья?

Однако спал я в ту ночь скверно: жуткая история Садуко завладела моим воображением. Мне очень хотелось увидеть Зикали, о котором я так много слышал еще в прежние годы, и по другим причинам. Мне не терпелось выяснить, не был ли этот карлик, заявивший, что моя судьба переплетена с судьбой его приемного сына, обыкновенным шарлатаном, каких великое множество среди прочих шаманов и знахарей; к тому же он мог рассказать мне правду или ложь о Бангу – человеке, к которому я почувствовал, быть может и необоснованную, антипатию. Но более всего мне хотелось увидеть Мамину, чьи дарования и красота произвели такое сильное впечатление на юного туземца. Быть может, пока я хожу к Зикали, она уже вернется из крааля своего отца и я увижу ее еще до отъезда на охоту.

Так и случилось: словно в греческой трагедии, судьба, как зачастую делала со мной и прежде, закружила меня в вихре весьма странных событий – страшных и трагичных.

На следующее утро я, как добрый охотник, проснулся чуть свет – в час, когда, выглянув из фургона, обычно еще ничего нельзя разглядеть, кроме серого отсвета рогов дремавших у привязи волов. Вскоре, однако, я увидел еще один отсвет и догадался, что это блеснул наконечник копья Садуко: закутавшись в плащ из шкур диких кошек, он сидел у потухшего костра. Соскользнув с козел, я крадучись зашел юноше за спину и коснулся его плеча. Садуко подскочил, сильно вздрогнув, что выдало в нем нервную натуру, но тотчас узнал меня и проговорил:

– Ты рано встаешь, Макумазан.

– Не зря ведь меня зовут Бодрствующим в ночи, – ответил я. – А теперь пойдем к Умбези, скажем ему, что я буду готов отправиться с ним на охоту через два дня.

Умбези спал в хижине со своей последней женой. Будить его мне не хотелось. По счастью, возле хижины мы увидели бодрствующую Старую Корову. Раненое ухо не давало несчастной заснуть, к тому же, по правилам «этикета» зулусов, она не могла войти в хижину, пока ее муж не проснется и не позволит ей войти.

Осмотрев и смазав мазью ее рану, я попросил женщину передать Умбези, что охота откладывается на два дня. Затем я разбудил моего слугу Скоула, предупредил его, что отправляюсь в короткое путешествие, и велел стеречь наши вещи до моего возвращения. Сделав глоток обжигающего рома, я упаковал в дорогу билтонг (вяленное на солнце мясо) и галеты.

С собой я взял одноствольное ружье, того самого «малыша Парди», из которого стрелял по стервятникам на холме смерти близ крааля Дингаана ^[76], и, поскольку я не хотел рисковать своей единственной лошадью, мы пустились в путь пешком. И я правильно поступил, так как путешествие выдалось и в самом деле не из легких. Путь лежал через ряд поросших кустарником холмов, гребни которых были покрыты острыми камнями, – ни одна лошадь не могла бы пройти по ним. Мы то поднимались на эти холмы, то спускались с них, то шли через долины, разделявшие их, следуя по какой-то тропинке, которую я так и не смог разглядеть за весь тот долгий день. Будучи от природы легким и подвижным, я всегда считался отменным ходоком, однако должен признаться, мой спутник переоценил мои силы: час за часом он шагал вперед с такой скоростью, что я то и дело был вынужден переходить на бег, чтобы не отстать. И хоть гордость не позволяла мне жаловаться (из принципа никогда бы не признался туземцу, что он хоть в чем-то превосходит меня), все же я весьма обрадовался, когда уже ближе к вечеру на вершине очередного холма Садуко опустился на камень и сказал:

– Вон оно, Черное ущелье, Макумазан. – Это были едва ли не первые его слова с того момента, как мы пустились в путь.

Воистину место это назвали весьма метко: нам открылся вид на одно из самых мрачных ущелий, что мне доводилось видеть. Огромная расщелина была стиснута гранитными глыбами: по чьей-то чудовищной воле причудливо нагроможденные одна на другую, они образовывали подобие колоссальных колонн. По обоим склонам ущелья то там, то здесь редко росли темные деревья. Широким, в милю, устьем своим ущелье было обращено на запад, однако лившийся в него свет заходящего солнца лишь усиливал чувство жутковатого одиночества, которым повеяло на меня от этого вида.

Мы направились к этой унылой теснине, подгоняемые насмешливыми криками павианов, следуя по узенькой, не шире фута, тропинке, которая наконец привела нас к большой хижине и нескольким поменьше, окруженными камышовой изгородью; поселок ютился под огромным скальным выступом, который, казалось, может обрушиться в любой момент.

Внезапно из ворот изгороди выскочили два туземца неизвестного мне племени и довольно свирепого обличья и направили наконечники своих копий мне в грудь.

– Ты кого привел, Садуко? – сурово спросил один из них.

– Белого человека, за которого ручаюсь, – ответил Садуко. – Скажите Зикали, что мы пришли к нему.

– Какая нужда сообщать Зикали то, что он и так знает? – был ответ часового. – В его хижине уже приготовлена пища для тебя и твоего спутника. Входи, Садуко, с тем, кому доверяешь.

Мы вошли в большую хижину и принялись за еду, предварительно с удовольствием умывшись, поскольку в жилище царила идеальная чистота, а скамьи, деревянные миски и другая утварь были искусно вырезаны из розовой кости ^[77], как шепнул мне Садуко, собственной рукой Зикали. Когда мы уже заканчивали ужин, явился посланник и передал нам, что Зикали нас ждет. Мы проследовали за ним через открытое пространство к некоему подобию высокой тростниковой двери, миновав которую я впервые увидел знаменитого старого знахаря, о котором ходило столько легенд.

Признаюсь, выглядел он весьма загадочно в окружающей его обстановке, самой по себе довольно загадочной, предельная простота которой лишь усиливала эффект. Перед нами предстало нечто вроде внутреннего двора с черным, словно начищенным до блеска полом из утрамбованного грунта муравейника, перемешанного с коровьим навозом; по меньшей мере над двумя третями двора нависала поднимающаяся вверх на высоту не менее шестидесяти или семидесяти футов огромная глыба скалы, о которой я уже упоминал, служа ему как бы крышей. В эту большую пещеру вливался яркий свет заходящего солнца, окрашивая ее и все, что было внутри, даже большую соломенную хижину в глубине, в цвет крови. Завороженный изумительным зрелищем заката в этом диком и зловещем месте, я вдруг подумал, что старый колдун с умыслом выбрал время для нашей встречи, решив произвести на гостей впечатление.