– Правильно ли я понял, Садуко, ты хочешь, чтобы я вот так просто отдал тебе одну из моих лучших двустволок, цена которой по меньшей мере двенадцать быков? – спросил я с холодным возмущением.
– Нет, о Бодрствующий в ночи, – ответил он, – нет, о Макумазан, Тот кто всегда спит с одним открытым глазом, – (еще один довольно вольный и трудный перевод данного мне туземцами имени), – я никогда бы не осмелился оскорбить твой высокий ум таким недостойным предложением. – Он помедлил и втянул еще одну понюшку табаку, затем продолжил задумчиво: – Там, где я намереваюсь раздобыть эту сотню голов, скота очень много: мне говорили, не менее тысячи голов. Так вот, инкози, – он искоса глянул на меня, – а что, если ты дашь мне ружье и отправишься вместе со мной, со своим собственным ружьем и своими вооруженными охотниками, и за это получишь половину добытого скота? Это будет справедливо?
– Недурно, – ответил я. – То есть, молодой человек, ты хочешь сделать из меня вора, чтобы Панда перерезал мне глотку за нарушение мира в его стране?
– Нет, Макумазан, ведь этот скот принадлежит мне. Выслушай меня, я расскажу тебе одну историю. Слыхал ли ты о Мативане, вожде амангвана?
[75]
– Да, – ответил я. – Его племя жило у истока Умзиньяти, так? Затем их разбили то ли буры, то ли англичане, и Мативане перешел к зулусам. Но позже Дингаан убил его и его родню, а остатки племени, кому удалось выжить, рассеялись по свету.
– Верно, племя его рассеялось по свету, но его род продолжает жить. Я один из представителей этого рода, Макумазан. Я единственный сын главной жены Мативане. Меня спас и укрыл у себя великий старец Зикали Мудрый, в жилах которого течет кровь амангвана, который ненавидел Чаку и Дингаана, а еще раньше – их отца Сензангакону, но которого никому из них было не под силу убить, ибо дух его велик и неодолим.
– Если он так велик и могуществен, почему же тогда он не спас и твоего отца, Садуко? – спросил я, будто никогда прежде не слышал о Зикали.
– Не знаю, Макумазан. Быть может, когда духи сажают дерево для себя, ради этого они срубают много других деревьев. Как случилось, так случилось. Бангу, предводитель амакоба, нашептал Дингаану, будто бы мой отец Мативане – колдун и к тому же очень богат. Дингаан поверил, полагая, что болезнь, которой он захворал, наслал на него Мативане. И тогда Дингаан сказал: «Иди, Бангу, возьми людей и отправляйся к Мативане в гости, а ночью, о, ночью!.. А потом, Бангу, потом мы поделим с тобой скот, потому что Мативане силен и умен, и ты не должен рисковать своей жизнью задаром».
Садуко умолк, опустив взгляд в тяжком раздумье.
– И злодейство было совершено, Макумазан, – продолжил он наконец. – Они ели еду моего отца, они пили его пиво, они вручили ему подарок короля, они говорили ему хвалебные слова. Да, Бангу нюхал вместе с отцом табак и называл его братом, а ночью, о, ночью!.. Отец был в хижине со мной и с матерью; я, вот такой, – рукой Садуко показал рост мальчика лет десяти. – Снаружи вдруг послышались крики – там что-то горело. Отец выглянул наружу и понял, в чем дело. «Женщина, пробирайся через забор и беги подальше отсюда, – велел отец моей матери. – Возьми Садуко, пусть вырастет и отомстит за меня. Скорей, я задержу их у ворот! Бегите к Зикали, это за его колдовство я плачу кровью». Затем он поцеловал меня в лоб, сказав лишь одно слово: «Помни!» – и вытолкал нас из хижины.
Мать стала продираться через изгородь; она рвала прутья ногтями и зубами, как гиена. Укрытый тенью хижины, я оглянулся и увидел моего отца Мативане – он сражался, как буйвол. Враги падали перед ним – один, второй, третий, хоть у него и не было щита, только копье. А затем сзади к нему подкрался Бангу и ударил в спину, и отец взмахнул руками и упал. Что было дальше, я не видел: мы пролезли через изгородь. Мы бросились бежать, но нас заметили. Они устроили на нас настоящую охоту: нас гнали, как дикие собаки гонят антилопу. Они убили мою мать; брошенный ассегай вошел ей в спину и вышел там, где сердце. Я обезумел, я вырвал ассегай из ее тела и бросился на них. Я поднырнул под щит первого преследователя, очень высокого мужчины, креп ко сжимая в маленьких руках древко ассегая, – вот так. Всем своим весом он навалился на острие, и копье проткнуло его насквозь. Он замертво рухнул на землю, и от удара древко ассегая сломалось. Все остальные застыли в изумлении: никогда прежде им не доводилось видеть ничего подобного. Чтобы ребенок убил рослого воина – о таком даже в сказках не рассказывается. Некоторые из них готовы были отпустить меня, но тут подошел Бангу и увидел мертвого, оказавшегося его братом. «Ага! – вскричал он, узнав, как умер брат. – Это щенок – тоже колдун, иначе как бы он смог убить опытного воина? Держите руки гаденыша, чтобы я мог прикончить его. Он будет умирать долго и мучительно».
И вот двое схватили меня за руки, а Бангу с копьем в руках подошел ко мне.
Садуко вдруг умолк – не оттого, что закончил рассказ: от волнения прервался голос. Редко доводилось мне видеть человека, охваченного столь сильным волнением. Он тяжело и глубоко дышал, по лицу и телу струился пот, и мускулы конвульсивно сжимались и разжимались. Я подал Садуко кружку с водой, он отпил из нее и продолжил:
– Острие копья Банги уже начало больно колоть мне грудь – взгляни, вот здесь осталась отметина, – и Садуко, скинув накидку, показал белую полоску шрама под грудиной, – когда вдруг странная тень выросла между мной и Бангу на освещенной пожаром земле, тень, напоминавшая стоявшую на задних лапах жабу. Я оглянулся и понял, что это была тень Зикали, которого прежде я видел лишь раз или два. Не знаю, откуда он взялся, но он стоял, потрясая своей большой седой головой, сидевшей на его плечах, словно тыква на муравейнике, вращая огромными глазами и громко хохоча.
Мы бросились бежать, но нас заметили.
– Вот так повеселил, нечего сказать! – вскричал карлик, и зычный голос его прозвучал, как плеск воды в пустой пещере. – Вот так повеселил, о Бангу, вождь амакоба! Кровь, кровь, сколько крови! Огонь, огонь, сколько огня! Мертвые колдуны здесь, там и всюду! О, развеселое зрелище! Немало подобных зрелищ я повидал на своем веку: в краале твоей бабки, например, великой инкози-каас, когда я сам едва спасся от смерти. Однако не припомню ни одного более веселого, чем то, какое сейчас освещает луна. – И он указал на Белую госпожу, которая в этот самый миг выступила из-за облаков. – Но скажи мне, великий предводитель Бангу, любимец сына Сензангаконы, брата Черного Чаки, покинувшего этот мир верхом на ассегае, что означает эта забава? – И он указал на двух воинов, державших мои маленькие руки.
– Убиваю детеныша колдуна, Зикали, только и всего, – ответил Бангу.
– Вижу, вижу, – снова захохотал Зикали. – Геройский поступок! Зарезал отца и мать и теперь собираешься зарезать ребенка, который заколол одного из твоих доблестных воинов в честной схватке. Геройский поступок, достойный вождя амакоба! Что ж, давай убей его! Вот только… – Он замолчал и взял щепотку табаку из коробочки, которую вытащил из разреза в мочке своего огромного уха.