Столыпин - читать онлайн книгу. Автор: Святослав Рыбас cтр.№ 62

Это не Столыпин, конечно. Солоневич писал свою «Народную монархию» уже после Второй мировой войны, но его доводы явно перекликаются с мыслями Реформатора о приоритете русской государственной идеи. Они оба одной политической культуры: России – быть сильной.

Сегодня далеко не все готовы повторить эти слова, видя в них как раз источник слабости России. Однако по меньшей мере неразумно проводить параллель между Россией думской и СССР, который всегда пекся не о России, а о всемирной революции.

Продолжим доводы Солоневича.

«Империя – это мир. Человеческая история идет все-таки от дреговичей и команчей к Москве и Вашингтону, а не наоборот. И всякий империализм есть объективно реакционное явление: этакая реакционная утопия, предполагающая, что весь ход человеческой истории – от пещерной одиночной семьи, через племя, народ, нацию – к государству и империи – можно обратить вспять…

Империя есть объединение: в разных формах в разные эпохи, но все-таки объединение».

Здесь все понятно. И вполне современно.

Теперь обратим внимание на одно обстоятельство, с которым обыкновенно связывают политическую и физическую смерть Столыпина.

Солоневич пишет об этом так:

«Только два народа (в Российской империи. – Авт.) имели основание жаловаться на неравноправие: поляки и евреи. С Польшей у нас был тысячелетний спор о «польской миссии на Востоке»; русская политика по отношению к Польше была неразумной политикой, но поляки разума проявляли еще меньше. В еврейском вопросе было много безобразия. Но основная линия защиты только что освобожденного и почти сплошь неграмотного крестьянства от вторжения в деревню «капиталистических отношений», которые по тем временам олицетворялись в еврейском торговце и ростовщике, – была в основном тоже правильна. Черта оседлости была безобразием… Еврейская политика была неустойчивой, противоречивой и нелепой: ее основной смысл заключался в попытке затормозить капиталистическое развитие русского сельского хозяйства… Не допустить капитализма в разорившиеся дворянские гнезда».

О Столыпине распространено много вымыслов. Он и «реакционер», и «вешатель», и «антисемит». Но то, что было объяснимо для революционной пропаганды, в наши дни воспринимается весьма скептически.

Насчет «реакционера» и «вешателя» мы уже говорили. Теперь настал черед рассудить об «антисемитизме».

Думается, для начала стоит обратиться еще раз к такому характерному документу, как статья В. И. Ленина «Критические заметки по национальному вопросу».

Вождь мирового пролетариата, не стесняясь, гвоздит лозунг национальной культуры, все равно какой, русской или еврейской, и превозносит идею «создания интернациональной культуры рабочего движения». Однако никто не считает его ни антисемитом, ни русофобом.

Он прямо призывает бороться против «национальной культуры великороссов», называет ее «черносотенной». Точно так же для него и тот, кто «ставит лозунг еврейской „национальной культуры“» – враг пролетариата, пособник раввинов и буржуа.

В общем, ясно.

Говоря о русском национальном чувстве, Ленин цитирует Чернышевского: «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы», – и подчеркивает задачу великорусского сознательного пролетариата в области национальных чувств: поднять массы «до сознательной жизни демократов и социалистов».

Очень скромная задача для «жалкой» нации.

А вот то, что вождь мирового пролетариата выделяет: «великие всемирно-прогрессивные черты в еврейской культуре: ее интернационализм, ее отзывчивость на передовые движения эпохи (процент евреев в демократических и пролетарских движениях везде выше процента евреев в населении вообще)» (Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 176).

Тоже довольно доходчиво. Но в итоге получается, что речь ни о какой культуре не шла? Речь шла о расколе, о политических интересах, о противопоставлении (если угодно, натравливании) людей друг на друга.

«Классовая борьба», – скажете вы.

Хорошо, пусть будет «классовая борьба». Но чем хуже лозунг «Великой России»? Лозунг национальной культуры? Тем, что защищает не «интернационал», а человека?

Впрочем, ответы на эти вопросы уже давно получены. То, что было выгодно социал-демократам перед Первой мировой войной, не было впоследствии принято ни единым народом.

Теперь об «антисемитизме» Столыпина.

В. А. Маклаков, кадет, депутат Второй, Третьей, Четвертой Думы, в мемуарах касается этой темы.

«Для более полного понимания того, к чему стремился Столыпин, полезно иметь в виду и те законы, которые изготовлялись, но не увидали света.

Был один закон, который мог бы своей цели достичь и стать предвозвестником новой эры; правительство его приняло и поднесло Государю на подпись: это «закон о еврейском равноправии». При диких формах современного антисемитизма (мемуары изданы в 1942 году. – Авт.) тогдашнее положение евреев в России может казаться терпимым. Но оно всех тяготило как несправедливость, потому такая реформа была бы полезна».

В. Н. Коковцов, министр финансов в кабинете Столыпина и его преемник, так описывает этот эпизод:

«…Столыпин просил всех нас высказаться откровенно, не считаем ли мы своевременным поставить на очередь вопрос об отмене в законодательном порядке некоторых едва ли не излишних ограничений в отношении евреев, которые особенно раздражают еврейское население России и, не внося никакой реальной пользы для русского населения, потому что они постоянно обходятся со стороны евреев, – только питают революционное настроение еврейской массы и служат поводом к самой возмутительной противорусской пропаганде со стороны самого могущественного еврейского центра – в Америке» (Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 177).

Столыпин хотел провести это решение быстро. Министры представили свои предложения. Его поддержали все. Это было в декабре 1906 года, то есть в самом начале столыпинского премьерства.

Журнал Совета министров долго находился у Николая II и вернулся Столыпину неутвержденным.

Царь мотивировал свое решение в письме:

«Петр Аркадьевич.

Возвращаю вам журнал по еврейскому вопросу не утвержденным.

Задолго до представления его мне, могу сказать, и денно, и нощно, я мыслил и раздумывал о нем.

Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, – внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям…

Николай».

Получив отказ, Столыпин обратился к царю с предложением провести указ общим законодательным порядком, через Думу. Царь согласился.

Однако ни Вторая, ни Третья, ни Четвертая Думы не обсуждали этого законопроекта. Очевидно, что он не устраивал ни левых, ни правых. Для левых поддержка означала признание за «реакционером» и «антисемитом» исторической роли разрешения вопроса, который должен был считаться неразрешимым в царской России. (Этот аргумент приведен как главный в сборнике документов «Убийство Столыпина». – Нью-Йорк, 1989.) Для правых это тоже было неприемлемым в силу их неуступчивости по отношению ко всем либеральным переменам.