Предатель ада - читать онлайн книгу. Автор: Павел Пепперштейн cтр.№ 38

— Вы намекаете, что вы военный или шпион… Или, может быть, спасатель или врач без границ, не знаю. Странно, что вас посылают в те страшные места, о которых вы говорите, и странно, что вы там занимались такими нелегкими делами, после которых остаются на память простреленные ноги.

— Почему же странно? — осведомился я.

— Потому что у вас плохое зрение, — ответила она.

— У меня отличное зрение, — сказал я, немного уязвленный. — В этом санатории запрещено иметь при себе оружие, но, располагая револьвером, я бы с разворота пробил пулей голову Иакова на картинке в журнале, который лежит там, на моем столике, а ведь до столика не менее пятнадцати хромых шагов и картинка очень мала.

— Да вы вообще ничего не видите! — воскликнула она. — Попробуйте мои очки, — она сняла очки и протянула их мне.

Очки оказались модные, явно дорогие, стекла прозрачные, бесцветные. Я надел очки и взглянул на лес. Кроны сосен кишели уродцами, как прекрасные золотые волосы гнидами. Сцепившиеся уродцы, мелкие и голые, гирляндами свисали с ветвей, они пожирали друг друга и совокуплялись одновременно, их рыжие блестящие тельца оросили кровь и нечистоты, и, пока одно существо кусало и рвало другое, оба ухитрялись почковаться, рождая новых уродцев то из уха, то из локтя, то из анального отверстия, то из окровавленного затылка — по всей видимости, вся поверхность их тел была детородна. Я отчетливо видел их лица, искаженные дикой злобой или уже мертвые, отрешенно свисающие с ветвей. Самые сильные и мускулистые из них залезали на верхние ветви сосен и там раскачивались, грозя небу кулачками и с ненавистью глядя на облака, которые они принимали за гримасы, издевающиеся над судорогами их лиц и тел. Внизу по аллеям ездили ржавые механические кресла-каталки, в которых сидели человеческие скелеты, и темные лохмотья их истлевших пледов влачились за ними.

Я снял очки и отдал их девушке. Она протянула за ними руку, я ловко перехватил ее запястье, мгновенно нащупав горячую пульсирующую точку на этой прекрасной руке.

— У меня отличное зрение, — повторил я. — Я знаю, что это за очки. И знаю, где их делают. Стоит мне нажать здесь посильнее, ты станешь навеки той статуей, которую недавно пыталась изображать. А теперь говори, кто тебя подослал?

Лицо ее побелело от боли, и бескровные губы прошептали:

— Меня подослали врачи.

Теперь, после смерти моего второго мужа Аристотеля Онассиса, я осталась одна на греческом острове Скорпиос, который до недавнего времени являлся частной собственностью моего покойного супруга, теперь же будущее этого острова представляется мне столь же неясным, как и мое собственное. Впрочем, я достаточно обеспечена, поэтому, говоря о неясном будущем, я имею в виду вовсе не финансовые проблемы, а скорее психологические.

Состояние моей психики несколько беспокоит меня в последнее время, что и неудивительно для вдовы, чьи дети повзрослели, а сама я вступаю в тот сложный для женщины возраст, когда различные страхи и непрошеные воспоминания могут внезапно сделаться навязчивыми и даже приобрести оттенок галлюцинаторной странности.

Итак, я почти призналась самой себе, что меня стали мучать галлюцинации, а это признание дается мне нелегко. Часто я думаю о греческих священниках, о сладком и волнующем запахе ладана в местных церквях (особенно глубоко вдохнула я этот запах на церемонии отпевания моего мужа и до сих пор не выдохнула — он так и застрял в моих ноздрях). И все же, как истинная американка, я решила поделиться своими психологическими проблемами не с бородатыми священниками, а с гладковыбритыми психотерапевтами.

Поэтому, говоря о своем нынешнем одиночестве на острове, я несколько покривила душой — со мной здесь постоянно находятся доктор Митчелл и доктор Абрахам.

Это, без всякого сомнения, высококвалифицированные специалисты (что отражается на суммах, которые мне приходится переводить на их счета в ответ на профессиональную чуткость этих джентльменов), и состояние мое постепенно приходит в норму, как любит говорить Митчелл, и при этом он поблескивает выпуклыми стеклами своих очков, за которыми он прячет свою отзывчивую душу, в то время как доктор Абрахам молчит с гримасой столь высокомерной, что у меня возникает непроизвольное желание оставить кровавый след своих холеных коготков на его лысом черепе. Тем не менее, именно следуя совету доктора Абрахама, я приступаю ныне к составлению данной записки почти исповедального типа, а терапевтическая роль таких записок, как говорят, проверена временем.

Что же касается Митчелла, то он не так давно обратил внимание на то, что после смерти второго мужа у меня появилась привычка лизать свои руки в те моменты, когда я погружаюсь в задумчивость (что в последнее время случается нередко). Я оценила его наблюдательность, но пояснила, что не просто облизываю тыльную сторону своих ладоней, но рисую на них кончиком языка некие невидимые изображения: в основном я пытаюсь нарисовать лица нескольких людей, которые сыграли в моей судьбе определенную роль. В ответ на это признание Митчелл заметил, что слюна не оставляет следов на коже, поэтому не лучше ли использовать бумагу или даже холст, а также краски, чтобы выплеснуть вовне («объективировать» — как он выразился) те образы, что тревожат мое воображение. На следующий день он явился ко мне с большим количеством красок и кистей, а также принес бумагу для рисования, и облик этой бумаги, должна признаться, пробудил во мне некие сладострастные вибрации. Так я начала рисовать, чего не делала очень давно, с тех пор как собственноручно проиллюстрировала небольшую книжку собственного сочинения, изданную мной в молодые годы. Странно, но сейчас я не в силах вспомнить ни название этой небольшой книжки, ни о чем в ней шла речь. Рисование доставляет мне удовольствие более острое, чем письмо, но и Митчелл добрее Абрахама, зато последний старше и, возможно, проницательнее. Я воспринимаю данную записку как подготовку к созданию пьесы, которую я задумала. Я деловая женщина и не люблю тратить время зря, поэтому и относительно собственных рисунков у меня имеются кое-какие планы (пока что вполне смутные, но не лишенные прагматизма), а именно я надеюсь впоследствии использовать их для создания коллекции женских платьев. Яркие цвета акварели пленяют мое воображение, и я живо представляю себе, как эти рисунки, которые на бумаге выглядят иногда слишком страстно, чересчур импульсивно и в целом служат цели обнажения души, будучи перенесенными на нежный шелк и на иные ткани, вполне могут послужить другим целям: вместо обнажения души они облекут тело — таким образом неловкость, которая всегда сопутствует слишком искренним признаниям, сможет обернуться элегантностью.

Врачи поощряют мои честолюбивые творческие планы, хотя, может быть, я и не стану претворять их в жизнь, а вместо этого уеду в Россию и уйду там в женский монастырь. Такие вот шутки доктор Митчелл ненавидит, а вот у доктора Абрахама они даже могут вызвать холодную усмешку на его холодном лице.

Однако вернемся к пьесе, которую я задумала.