И тут я очутился на глубоко утоптанной тропе и смог побежать во всю прыть. Я все еще слышал тех, кто держался позади меня, но они бежали все медленнее. К тому времени, как я добрался до мощеной дороги, я вообще перестал их слышать. Остаток пути до Аврелиевой дороги я одолел ровным темпом, а потом перешел на шаг. Если преследователи все еще позади меня, к тому времени как они меня догонят, они полностью вымотаются, и мне хотелось перевести дыхание, прежде чем придется драться.
Однако я добрался до города без дальнейших стычек. Это было хорошо, потому что я не чувствовал себя в состоянии участвовать в по-настоящему эпической драке. Порезанная ладонь пульсировала болью в том месте, где прилегающая к ней пластина впечаталась в нее после нанесенных мной ударов. Я был весь в царапинах, синяках и ссадинах – и ужасно устал.
Продолжая идти, я думал о кошмарной сцене, свидетелем которой только что стал. Мы считали человеческие жертвоприношения нецивилизованными, и государство прибегало к ним только при самых экстраординарных обстоятельствах. Легкомысленное применение людей, пусть даже бесполезных, в качестве жертвенных животных мы расценивали как варварство – такое впору галлам и карфагенянам, но не цивилизованным людям. Однако сейчас мне подумалось – давно ли нашими жертвоприношениями на Сатурналии были настоящие головы вместо так называемых «головней»? Я подумал о тридцати соломенных куклах, брошенных в Тибр со Свайного моста в майские иды. Давно ли туда бросали тридцать пленников, захваченных на войне?
Идя через Форум, я вспомнил о мужчине и женщине, которых сожгли здесь живьем, чтобы освятить его основание. Их кости все еще лежали где-то здесь.
То была последняя связная мысль, пришедшая мне в голову той ночью. Я не помню, как добрался домой, разделся и упал на кровать. Луна все еще не зашла, когда я шагал через Форум, и небо на востоке оставалось совершенно темным. То был один из самых длинных дней в моей жизни.
Глава 9
– Эй, Деций, проснись!
Это был Гермес. Я пошарил вокруг в поисках кинжала. Пора было прикончить мальчишку. Потом я вспомнил, какой сегодня день. Раб протопал в мою спальню – сплошное веселье и жизнерадостность.
– Io Saturnalia! Как насчет завтрака, Деций? Давай, вставай!
Каждый сустав у меня скрипел и ныл, когда я потянулся вверх и сел на край постели. Свет резал глаза, и я закрыл лицо ладонями.
– Почему я не убил тебя вчера, когда это было законно? – простонал я.
– Уже поздно, – радостно ответил Гермес. – Во время Сатурналий ты не можешь даже казнить предателя. Иди принеси мне что-нибудь поесть.
Тут он увидел, как я выгляжу.
– Чем ты занимался прошлой ночью? Наверное, был в самом буйном лупанарии
[50] города… – Юноша осмотрел несколько моих самых бросающихся в глаза ран. – Держу пари, то было одно из мест, где хозяйка приковывает тебя к столбу, а девушки избивают бичами. Ты должен испытать себя в роли раба – тогда ты сможешь жить так все дни напролет.
Я нашел кинжал и двинулся к слуге, но тот показал на оружие со странным выражением лица. Я поднял кинжал: весь клинок был в коричневатой крови.
– Надеюсь, ты никого не убил в Городе, – сказал Гермес.
Я немного поразмыслил, глядя на оружие.
– Надо смыть эту кровь, иначе клинок заржавеет.
– Ты можешь смыть ее на кухне, – предложил мой раб. – А пока будешь там, найди мне что-нибудь поесть.
Я устало зашаркал в сторону кухни. Из комнаты Катона и Кассандры доносился храп. Что ж, по крайней мере, им я не должен приносить завтрак. Я налил воды из кувшина в таз и окунул туда клинок, отчищая запекшуюся чешуйками кровь грубой тканью и губкой. Когда вся кровь исчезла, я осмотрел кинжал. Слишком поздно. Прекрасный блеск испанской стали испортили крошечные оспинки. Кровь – самое худшее, что существует в мире для оружейной стали. Если задуматься, это странно. Я сделал мысленную заметку заглянуть к ножовщику и отполировать клинок, когда люди снова вернутся к работе.
Потом я некоторое время рылся на кухне, пока не нашел хлеб, сыр и несколько сушеных фиг. Я не сомневался, что мои рабы сделали запасы на праздник, но понятия не имел, где они сложили провизию, и был не в настроении устраивать детальный обыск кухни.
Гермеса я нашел на внутреннем дворе – он развалился на стуле, который обычно занимал я. Я начал было усаживаться на стул напротив, но слуга увещевающе погрозил мне пальцем.
– Ай-яй-яй. Только не сегодня.
Я все равно сел.
– Не перебарщивай. Нам не полагается помнить, как ты ведешь себя в Сатурналии, но мы все равно помним.
Затем я схватил еду и принялся поглощать ее.
– Мои клиенты вскоре будут здесь. Катон и Кассандра забрали свои подарки? – наконец спросил я Гермеса.
– Они в атриуме, – сказал тот, жуя сыр. – Кстати, как насчет денег, чтобы я мог как следует отпраздновать?
Мой раб и в лучшие времена был дерзким, а во время Сатурналий становился попросту невыносимым. Я отправился в свою спальню, открыл сундук и вынул оттуда кошелек, сперва пересчитав содержимое, чтобы убедиться, что он уже не присвоил часть денег.
– Вот, – сказал я, бросив кошелек на стол перед ним. – Держи его подальше от чужих глаз. На улицах, которые тебе нравится часто посещать, тебе перережут горло из-за такой суммы. Не принеси домой какую-нибудь экзотическую болезнь, и я не хочу, чтобы завтра у тебя было такое похмелье, что ты станешь мне бесполезен. Я влип во что-то очень плохое и ожидаю хлопотливого дня.
– Хочешь, чтобы на этот раз тебя убили? – спросил юноша, делая большой глоток разбавленного водой вина.
Не успел я ответить, как начали прибывать мои клиенты. Последовал обычный цикл приветствий, и они вручили мне подарки. Поскольку в большинстве своем клиенты были бедными людьми, подарки в основном состояли из традиционных свечей. По обычаю, несмотря на свое весьма скромное положение, я раздал более ценные дары. Барру я вручил новый меч для его сына, который служил в Десятом легионе и вскоре должен был очутиться в гуще боев с галлами и германцами, завоевывая славу для Цезаря.
Из моего дома все мы выступили в сторону дома моего отца. Его толпа клиентов выплеснулась на улицу, и нам пришлось поодиночке пробираться сквозь нее. Попав, наконец, в дом, я увидел, что отец разговаривает с парой утонченных людей, хотя трудно было догадаться, какой у них чин, поскольку они носили простые туники. Я официально выразил свое уважение, и отец представил этих двоих как Тита Ампия Бальба и Луция Апулея Сатурнина, двух преторов нынешнего года. Бальбу на следующий год предстояло управлять Азией, а Сатурнину – получить Македонию. Отец, несомненно, думал, что я должен льстить и добиваться расположения этой парочки, которая занимала подающие надежды должности и могла предложить и мне прекрасные назначения, но мне требовалось переговорить с главой нашего семейства наедине.