Зеркальный вор - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Сэй cтр.№ 74

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Зеркальный вор | Автор книги - Мартин Сэй

Cтраница 74
читать онлайн книги бесплатно

Повсюду, куда ни посмотрит Гривано, он видит пульсирующие зеленые тени — призрачные отсветы солнца, затмевающие все вокруг. Ему чудится, что пол под его креслом начинает покачиваться, как будто весь дворец отделился от берега и свободно плывет по волнам. В ушах стоит ровный негромкий гул, словно в них дует кто-то невидимо стоящий рядом.

— Но, сенатор, — произносит он почти шепотом, — ведь эта юная синьорина обвенчана с Господом, разве нет?

— Не обвенчана, а только обручена. И я совсем не уверен, что этот выбор — наилучший из всех возможных. Конечно, ни один мужчина не сравнится с Ним в постоянстве, но мне совсем не трудно представить себе других мужей, которые будут более внимательны к своей супруге… Вы хорошо себя чувствуете, Веттор? При этом освещении вы кажетесь необычайно бледным.

30

К тому времени, когда Гривано приходит в себя после обморока — чему способствует щепотка нюхательной соли из лаборатории сенатора, подкрепленная бокалом крепкого бренди, — солнце уже почти село, а это значит, что он опаздывает на собрание Уранической академии. Он приносит извинения, откланивается, надевает мантию и покидает палаццо через боковой выход с внутреннего двора, где седовласый слуга занимается упаковкой вещей для отъезда на материк. Старый Риги скептическим взглядом провожает Гривано, спешащего прочь.

Палаццо Морозини расположено на этом же берегу Гранд-канала, примерно на полпути в обратную сторону до Рива-дель-Вин. Быстрее всего туда можно добраться на лодке, но Гривано предпочитает пройтись пешком. Ему нужно подумать, прояснить голову, определиться. Если из-за этого он пропустит застолье — не беда: он не чувствует себя голодным.

Ла-Сенса приближается к своему бурному финалу. Тут и там из палаццо на сумеречные улицы выплескиваются вертлявые юноши в узких штанах, туго обтягивающих зады, и пухлые девицы, подставляющие прохладному воздуху свои открытые почти до сосков груди. Они раскачивают переполненные лодки и наводняют в иное время тихие уединенные аллеи. Почти все они в масках. Осталось уже недолго до первого звона ночного колокола, когда на улицах появятся фонарщики и город возобновит эту игру в забывчивость: что разрешено и что запрещено? В толпе Гривано вновь ощущает себя невидимым — просто одним из кусочков пестрой мозаики.

Ноги шагают в темпе движения мыслей, пронося его по незнакомым улицам мимо застекленных окон, настенных фресок, еще открытых или уже закрываемых ставней. Но, куда бы ни двигались и как бы далеко ни забредали эти мысли, их конечным пунктом всякий раз оказывается девушка по имени Перрина, создавшая неожиданную проблему самим фактом своего существования. Как такое возможно? Как такое возможно? Как такое возможно?

Они с Жаворонком покинули Никосию за девять месяцев до вторжения турок и почти за два года до того, как их отцы и братья погибли в Фамагусте. Новость о падении города достигла флота, когда они стояли на якоре и пополняли запасы пресной воды. Жаворонок чистил ствол своего аркебуза. «Только что пришло известие, ребята: Фамагуста пала, — сказал капитан Буа, появляясь на квартердеке с лицом, искаженным яростью. — Командующий Брагадин, упокой Господь его душу, согласился сдать город на почетных условиях, но Лала Мустафа, этот грязный сын шлюхи, велел отрезать ему нос и уши. Потом нечестивые дикари живьем содрали с него кожу, набили ее соломой и возили это чучело по улицам города верхом на корове. Но придет срок, и они жестоко поплатятся за то, что сотворили!» Во время этой речи смена выражений на лице Жаворонка — боль, испуг, гнев, растерянность — отражала смятение в его душе. Теперь они оба остались без отцов. Последние мужчины в своих семьях. Обоим по тринадцать лет.

Но вплоть до сегодняшнего дня он даже не пытался представить себе, каково было женщинам, когда они искали в гавани Кирении какого-нибудь генуэзского или рагузского капитана, готового рискнуть, беря на борт беженцев, а затем прятались в темном трюме среди ящиков и рулонов ткани, зажимая рты плачущим детям: вдруг турки их услышат? При взятии и разграблении Туниса в 1574 году по янычарскому полку, в котором тогда служил Гривано, пронеслась весть о том, что в доме на краю гавани забаррикадировалась жена испанского офицера с пятью дочерьми. Раздразненные янычары целый час ломали прочную дверь, а когда они проникли внутрь, выяснилось, что испанка раздробила головы девочек тяжелым кофель-нагелем — стержнем для крепления канатов, — после чего вскрыла себе горло. Какие истории могла услышать Перрина из скорбных уст матери и сестры прежде, чем обеих унесла чума? Что она могла, по малолетству, запомнить из тех историй? Как такое вообще возможно?

Может ли Наркис знать о Перрине? Вероятность невелика. А если и знает, почему это должно его заботить? Как типичный продукт османской системы детей-заложников, он никогда не воспринимал всерьез переплетения родственных связей, играющие столь важную роль в мире неверных франков. «Я родился в Македонии, высоко в горах, — рассказывал он. — До того как меня забрали османы, я не видел ни одной церкви, ни одной мечети. Я не видел ни единой надписи где бы то ни было. Я не видел золота, не видел стекла. А с той поры я побывал в Мекке, в Пенджабе, в Катманду и в Китае. Я никогда не думаю о своих родных. А если они и пытаются думать обо мне, им все равно не понять, кем я стал». Посему Наркис вряд ли поймет, что может означать для Гривано эта девушка. А кстати, что она означает? Если определить это не может никто, кроме самого Гривано, вправе ли он приписать ей какое угодно значение? Или посчитать ее ничего не значащей?

А вдруг о ней известно хасеки-султан? При этой мысли он застывает на месте, как если бы стена, вдоль которой он идет, внезапно исчезла, открыв лабиринт доселе неведомых ему потайных ходов. Гривано озирается, не понимая, куда он успел забрести в процессе размышлений. Совсем недавно он проходил по мосту. Но который из мостов это был: тот, что у дома Гарцони, или тот, что у палаццо Корнер? Он стоит в нерешительности на тесном перекрестке, пока с северной стороны не появляется шумная компания гуляк — четверо накрашенных юношей в париках и женских платьях гонятся за толстяком, на котором из одежды только кусок ткани, обернутый вокруг тела на манер детской пеленки. Ряженые пробегают мимо, Гривано бормочет проклятие им вслед и направляется в ту сторону, откуда они пришли…

Он встречался с хасеки-султан лишь однажды. За несколько месяцев до знакомства с Наркисом он был затребован в ее покои по вполне рутинному поводу: понадобился толмач для переговоров с группой генуэзских банкиров. «Я слышала о тебе хорошие отзывы, мессер Гривано». Когда прозвучало его прежнее имя — а не «Тарджуман», как его нарекли визири, — он вмиг ощутил холодный озноб под своим новым добротным кафтаном. «Ты ведь родился на Кипре? Расскажи мне об этом острове».

Даже в зрелых годах она была ослепительно красива — как сияющий бриллиант на груде атласных подушек. На ней был длинный алый халат с вышивкой золотой нитью, а сорочка волнами вздувалась из рукавов, нежная и воздушная, как паучий шелк. Фантастическая и пугающая. Как и все, что сотворено прекрасным просто в силу необходимости. «А после возвращения из Туниса ваш полк был отправлен на восток воевать с Сефевидами, верно?» Целый час расспросов, причем на его родном языке. Ее слог не отличался изяществом, но говорила она без грамматических ошибок. Генуэзские банкиры так и не появились, и по завершении беседы Гривано был отпущен восвояси. Тогда он подумал, что хасеки-султан просто захотелось попрактиковаться в итальянском. Правда, он так и не понял, изучила ли она этот язык недавно или же знала его прежде и теперь решила восстановить подзабытые навыки. До него, разумеется, доходили слухи о том, что любимая наложница султана по своему рождению принадлежит к одной из знатнейших семей Республики и что она попала в гарем девочкой-подростком после того, как пираты захватили галеру ее семьи. Гривано эта история всегда представлялась сомнительной. А после той беседы у него сложилось мнение, что ее родители скорее были какими-нибудь далматинскими рыбаками, нежели представителями франкской знати. С другой стороны, не странно ли, что султан вдруг начал благоволить к Республике сразу после того, как эта женщина родила ему здорового сына?

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию