По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Козлов cтр.№ 183

Страница

В депеше Горчакову от 17 (29) марта Шувалов изложил содержание разговора с Дерби. По словам посла, отставной госсекретарь уверял его, что теперь члены кабинета «не только не станут более воинственными, как того можно было бы ожидать, а, напротив, сделаются более мирными и, особенно, более осторожными во всем, что касается России». «Посоветуйте вашему правительству, — заметил Дерби, — …оставаться спокойным. Ваше военное положение позволяет это, и мы придем к мирному решению. Но прежде всего мы не должны потерять почву для переговоров». «Биконсфилд чувствует себя слишком старым, чтобы действительно стать “министром войны”» — так, по словам Шувалова, Дерби оценил перспективы поведения премьера ^[1307]. И в целом это согласуется с записями беседы самого Дерби. Отставной госсекретарь заметил о премьере, что «единственное, чего он желает, так это своей решительной политикой укрепить кредит доверия в стране» ^[1308].

В этой связи весьма показательно признание Дизраэли, высказанное в то время в одном из частных писем:

«Шувалов говорил, — писал Дерби, — что ему сложно определить, чего хочет Англия. Претензии Австрии к договору понятны, но наши — нет. Я отвечал, что проблема состоит в том, что мы сами не знаем, чего хотим...» (подчеркнуто мной. — И.К.). Милый пассаж!.. Однако Дерби пояснил, что проблема — в национальных чувствах Англии: они сильно ущемлены падением престижа и влияния империи в связи с последними успехами России на Востоке. «…Чувствовалось, что Россия заменила наше влияние своим, — говорил Дерби, — и нам это не нравилось, однако недовольство было трудно четко сформулировать» ^[1310].

По словам же Шувалова, ответ Дерби прозвучал так: Англия будет выдвигать только два серьезных аргумента против Сан-Стефанского договора. Первый — это то «решающее влияние», которым Россия будет пользоваться в Константинополе и которое заменит английское. Второй аргумент относился к расширению границ Болгарии на запад, что мешало «правильной организации других групп христианского населения». Дерби выразил уверенность, что по второму пункту Петербург пойдет на уступки. Однако Шувалов прервал его категорическим «нет». Это подтверждает, что еще в середине марта российский посол в Лондоне исходил из твердой установки: в отношении Болгарии его правительство серьезных уступок не допустит. Что же касалось первого пункта, то Дерби четко заявил: «Мы сможем договориться, если вы предоставите нам компенсацию… в виде морской стоянки в Мраморном море» (подчеркнуто мной. — И.К.).

Но бывший госсекретарь опять услышал категорическое шуваловское «нет»: «Россия никогда не допустит присутствия английских пушек между Босфором и Дарданеллами».

Хорошо, успокаивал Шувалова Дерби, «тогда… согласитесь хотя бы на морскую стоянку вне Дарданелл. Только не затягивайте создавшееся положение и приступайте как можно скорее к переговорам». А это — еще один примечательный момент. По словам отставного госсекретаря получалось, что в обмен на морскую базу у входа в Дарданеллы «правительство королевы» готово было даже примириться с преобладающим русским влиянием в Константинополе. Здесь явно слышались отголоски предыдущего «молчаливого понимания»: входите в Константинополь, только не трогайте Галлиполи. Но как обо всем этом можно было говорить, если заключен мир, Оттоманская империя не рухнула, и более того — она сохранилась в Европе. Получается, что Дерби допускал дальнейший натиск России на Турцию. При этом Англия с Россией, по его мнению, должны были сторговаться в отношении дележа турецкого наследия. Тогда становилось вполне логичным, если бы Англия с согласия России получила морскую базу вне Мраморного моря. Реализация же этого сценария зависела во многом от решимости самой России.

Не медлите, заклинал Дерби Шувалова, и приступайте к непосредственным двусторонним переговорам, которые «будут приняты правительством королевы «без условий и оговорок» ^[1311]. А проще — торгуйтесь!

Допущение «решающего» русского влияния в Константинополе никак не согласовывалось с позицией главы английского правительства. Но Дерби не зря рисовал Шувалову портреты премьера и членов правительства. Он явно намекал на то, что знает нечто большее об истинных настроениях как Дизраэли, так и Солсбери и что это «нечто» не сводится только к их воинственной риторике.

В политических комбинациях лондонского кабинета, даже с приходом на пост главы Форин офиса более твердого, как считали в Петербурге, маркиза Солсбери, были существенные нюансы, которыми можно было воспользоваться, чтобы навязать Лондону торг по-крупному.

Так, в записке премьер-министру от 9 (21) марта 1878 г. Солсбери писал, что он не верит в то, «что турецкое правительство удастся снова поставить на ноги, восстановить как силу, на которую можно опереться». «Он полагал необходимым “отодвинуть” славянские государства до Балкан: к югу от хребта образовать греческую (!) провинцию со своей администрацией, оставив ее политически под властью Порты; обеспечить свободу прохода через Проливы; приобрести “две морские базы для Англии — скажем, Лемнос и Кипр”; добиться сокращения военной контрибуции» ^[1312].

Но на весах геополитического выбора в послевоенной ситуации восточное направление представлялось Солсбери более значимым, чем европейское. Еще 4 (16) июня 1877 г., впервые после начала русско-турецкой войны, при обсуждении вопроса о мерах по предотвращению русской оккупации турецкой столицы на заседании правительства Солсбери заявил, что «Россия в Константинополе не сможет нанести нам вреда, если мы займем Египет». Тогда даже у будущего миротворца Дерби это заявление вызвало возражения ^[1313]. Позднее же, 27 апреля (9 мая), Солсбери в письме Лайарду так оценивал перспективы британской политики в отношении послевоенной Турции:

«Может ли Англия обеспечить такой союз (англо-турецкий союз. — И.К.)? Я пока не могу говорить с уверенностью, но я думаю, что может. Для Англии присутствие Турции в Азии очень отличается от турецкого присутствия в Европе. Единственное изменение, возможное для азиатских христиан, — это оказаться непосредственно под управлением России. <…> В то время, как русское влияние в европейских провинциях Турции было бы сравнительно отдаленным и косвенным злом, влияние России в Сирии и Месопотамии явилось бы очень серьезной проблемой (выделено мной. — И.К.) и, конечно, из-за связи Багдада с Бомбеем намного затруднило бы наше присутствие в Индии» ^[1314].

Страница