По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Козлов cтр.№ 129

Как видим, от предвоенных планов Обручева — Артамонова, которые военный министр одобрял, не осталось и следа. Выходит, что Милютин или не был искренен в их поддержке, или же очень быстро от них отказался. Но обстановка на балканском театре еще не давала поводов к столь тревожным настроениям. Какие такие «огромные силы» неприятеля «справа и слева» мог разглядеть Милютин к 29 июня (11 июля) 1877 г.? Каким образом они могли так быстро сосредоточиться и угрожать флангам русской армии спустя лишь две недели после начала ее переправы на правый берег Дуная? Ведь как военный министр Милютин был хорошо осведомлен, что основные силы противника рассредоточены вокруг крепостей. Знал Милютин и о слабых оперативных возможностях турецких частей. Все так, но тем не менее он запаниковал. Иного определения для действий военного министра я просто не подберу.

Откуда 29 июня (11 июля) Милютин мог знать, что эти, как он выразился, «огромные силы» «направлены против нашего правого фланга»? Ведь только 2 (14) июля в штаб русской армии поступили первые сообщения о движении крупных турецких сил со стороны Видина, а также переброске в район боевых действий войск Сулеймана-паши из Черногории. К тому же в то время появление корпуса Сулеймана ожидали не на правом, а на левом фланге, в четырехугольнике крепостей.

Что касается численности видинской группировки турок на правом фланге, то, по данным Обручева весны 1877 г., она составляла 53 100 человек. Именно на такую численность ориентировался Криденер. Но это была ошибка с далекоидущими последствиями. Численность группировки из Видина оказалась меньше. И в штабе русской армии ее оценивали весьма реалистично. Прекрасно понимая обреченность сидения по придунайским крепостям, покинув Видин и присоединив по пути два батальона из Рахова, Осман-паша привел к Плевне не более 15 тысяч человек. Но это случилось лишь 7 (19) июля.

На левом же фланге Мехмед-Али-паша только к середине июля сосредоточил у Разграда наступательный отряд численностью до 40 тысяч человек. После того как Гурко отступил за Балканы, в Константинополе рассчитывали на эти силы и «предавались самым розовым надеждам». Однако, как писал В. Бекер-паша, в штабе Мехмеда-Али «никто не разделял этого убеждения», «видя полную неспособность» армии «к наступательным действиям» ^[827].

Хорошо, допустим, что опасения военного министра в отношении крупных турецких сил на флангах были обоснованы. Однако Милютин не мог не знать, что по расписанию движения частей русской армии ее фланги в конце июня должны были прикрывать как минимум 80 тысяч человек, которые в то время еще не растеклись заслонами и кордонами по болгарской земле. Предложи императору сконцентрировать их на оборонительных позициях, перебрасывать силы с фланга на фланг, бить противника «по частям», одновременно развивая успешно начатое наступление к турецкой столице. Предложи подтянуть из России еще одну-две дивизии в резерв. Поступить так — значит отстоять предвоенный план собственного же ведомства в реальных условиях начавшейся войны. Нет же. Теперь оказалось, что это уже план великого князя, на который у военного министра завелись «существенные» возражения свойства весьма умозрительного, а не практического.

Ознакомившись в конце июня с предложениями главнокомандующего, Д. А. Милютин сильно засомневался. На место дерзости он и император протиснули сомнение. А сомнение, как говорил Наполеон, — враг великих дел. Вместо того чтобы настраивать Александра II на поддержание инициативы в боевых действиях, военный министр стал стращать его всего лишь потенциальными опасностями и советовал, сам того не подозревая, эту инициативу отдать противнику. Сомневаетесь в таком выводе?

В конце июня на флангах русской армии не было крупных турецких отрядов, готовых к полевому сражению. «О турецкой армии никаких известий нет, — писал 19 (31) июля Н. П. Игнатьев, — не знают даже, где она находится» ^[828]. И это граф писал о ситуации на левом фланге, где находились главные силы турецкой армии. Но они сидели по крепостям и укрепленным лагерям и не думали оттуда надолго уходить. В таких условиях выманивание противника для полевого сражения, за что ратовали и Игнатьев, и Милютин, неизбежно привело бы к необходимости осаждать не только Никополь и Рущук. По этому поводу в начале августа главнокомандующий писал императору:

Итак, «приятная туркам» и крайне невыгодная русской армии «крепостная» война — вот что на практике означала милютинская фраза «сперва нанести удар армии противника». И скажите, что это, если не шаг в сторону добровольной сдачи стратегической инициативы противнику. Военный министр собственными словами хоронил предвоенный план своего министерства без существенных на то оснований. Только из сомнений и опасений…

На флангах было необходимо занимать узловые пункты коммуникаций в пространстве между реками Вид и Янтра, прежде всего Плевну и Белу, возводить оборонительные позиции, ограничиваясь глубокими разведывательно-диверсионными рейдами кавалерии. Такие действия подсказывала уже сама карта местности, а новый план главнокомандующего логически вел к их реализации. При этом даже не требовалось торопиться с осадой Никополя, ибо оставшийся в нем 8-тысячный гарнизон оказывался в полной изоляции. Его можно было спокойно утюжить осадной артиллерией с противоположного берега Дуная, вынуждая или сдаться, или выйти из крепости. Вот только этого Николай Николаевич не учел 27 июня (9 июля), когда излагал своему брату «более смелый» план наступления, а Криденер на следующий день не проявил инициативы и не направил войска для первоочередного занятия Плевны. Тяга русских военачальников к турецким крепостям все же взяла верх.

Приведу весьма показательный пример. Он легко обнаруживается при соотнесении довоенных записок генерала Обручева о плане предстоящей кампании с его высказываниями в ходе войны. В своих предвоенных планах Обручев предстает решительным сторонником наступления «Константинопольской армии» на турецкую столицу. Силами же «армии обеспечения» он предполагал «брать Рущук» и тем самым «обеспечить главную Дунайскую переправу» ^[830]. Когда во второй половине августа ход военных действий доказал ненужность и опасность планов не только овладения Рущуком, но даже его блокады, именно в это время Обручев пишет записку, в которой продолжает настаивать на том, что целью действий «Восточно-Дунайской армии», действующей против войск Мехмеда-Али, должно стать «овладение Рущуком».