Есенин. Путь и беспутье - читать онлайн книгу. Автор: Алла Марченко cтр.№ 73

Каплун обещал, слова успокаивали тревогу. Да и кто в те месяцы смуты, когда новый закон еще «не отвердел», мог бы догадаться, что обожатель звезды императорского балета – калиф на час? Его власть казалась неограниченной. Племянник Урицкого и бывший репетитор сыновей Зиновьева был в ту пору настолько вне подозрений, что без особого труда добыл для Спесивцевой «бумаги на выезд за границу». Согласитесь, что у Есенина, силою вещей оттиснутого на обочину московской литературной жизни, были некоторые основания «обозвать» посетителей коммунистических салонов «вылощенным сбродом»!

Итак, уже к концу 1918-го Есенину пришлось вычеркнуть из плана действий и четвертый, и пятый пункты (альянса ни с нобилями, ни с гегемонами на уровне Пролеткульта не получилось). На очереди была проверка пункта шестого: не подчиняться чужой неправоте, не оспаривать ее, а утверждать свою правоту. Для испытания сего пункта судьба свела поэта с на редкость подходящим для столь рискованного эксперимента человеком. Это был тот самый Георгий Феофанович Устинов, заведующий редакцией газеты «Правда», который обратил внимание на Есенина, когда тот неудачно выступил на литературном собрании в помещении издательства ВЦИК. Георгий Устинов был убежденным ленинцем, но при этом имел и душу, открытую для добра, и ум, не подвластный партийной догме. Мальчик в сереньком шарфе его настолько заинтересовал, что видный партиец, не чинясь, вызвал Есенина на разговор и, догадавшись, что желтоволосый голоден, бездомен и беспризорен, не только приютил, но и фактически взял его, что называется, на обеспечение. Вот как это было: «В начале 1919 года Есенин жил у меня в “Люксе”, бывшем тогда общежитии Наркомвнудела (Наркомата внутренних дел. – А. М. ), где я имел две большие комнаты… Мы жили вдвоем. Утром я шел служить в “Центропечать”, где заведовал Лекционным Отделом. Есенин сидел у меня в кабинете и читал, а иногда что-нибудь писал. Около 2-х часов мы шли работать в редакцию “Правды”, где я был заведующим редакцией. Есенин сидел со мной в комнатке и прочитывал все газеты, которые мне полагались. Вечером, после работы, мы шли обедать в случайно обнаруженную столовку на Среднем Гнездниковском… Потом приходили домой и вели бесконечные разговоры обо всем: о литературе и поэзии, о литераторах и поэтах, о политике, о революции и ее вождях, впадали в жуткую метафизику, ассоциировали землю с женским началом, а солнце – с мужским, бросались мирами в космосе, как дети мячиком».

По-видимому, Есенин так увлек своего покровителя поэтической метафизикой «Ключей Марии», что Устинов даже попытался спорить на сей счет с Николаем Ивановичем Бухариным: «Я однажды в редакции пустился в спор с Н. И. Бухариным, защищая нашу с Есениным метафизическую теорию. Бухарин хохотал, как школьник. Участвующий в споре В. В. Осинский отнесся более снисходительно. Он принял нашу метафизику как поэтическую теорию, вполне возможную, но только не для серьезных людей, а для поэтов. Есенин улыбался:

– Кому что кажется. Мне, например, месяц кажется барашком».

Не думаю, чтобы Бухарин стал бы спорить с Устиновым, если бы тот всего лишь изложил устно и тезисно суть есенинской «теории», а профессиональный критик Осинский наверняка не ввязался бы в спор, не познакомившись с этим обширным и достаточно сложным текстом. По-видимому, Бухарин потому и заглянул к Устинову, что был либо наслышан об этой работе, либо наискосок ее проглядел. Допустим, с подачи литературного секретаря издательства, то есть Анатолия Борисовича Мариенгофа. Кому-кому, а ему и по штату полагалось вести со своим шефом литературные разговоры – Бухарин всерьез интересовался современной литературой. История, рассказанная Устиновым, так напоминает рассказ Мариенгофа о его первой встрече с Бухариным, что хочешь не хочешь, а невольно задаешь себе вопрос – не этот ли эпизод, либо пересказанный ему Сергеем, либо вычитанный из воспоминаний Г. Ф. Устинова (они опубликованы в 1926 году, в сборнике «Памяти Есенина»), автор «Романа без вранья», выкрав сам факт из биографии Есенина, переадресовал себе любимому? А почему бы и нет? Какая разница, над чем хохотал Бухарин – над его собственной трехстрочной поэмой или над есенинскими «Ключами Марии»? К концу 1926 года, после снятия Троцкого со всех руководящих постов, Николай Иванович Бухарин стал чуть ли не вторым лицом в государстве, то есть персоной такого ранга, от кого и хула – похвала.

Совсем уж монашеской и по-устиновски правильной жизнь Есенина у него за пазухой, разумеется, не была. Чтобы далеко не ходить, Сергей Александрович закрутил неутомительный роман с жившей в том же «Люксе» Екатериной Эйгес. Екатерина Романовна была старше Есенина года на четыре и к моменту знакомства с ним успела закончить педагогическое отделение математического факультета 2-го МГУ, где, видимо, и познакомилась со своим будущим мужем, известным математиком Павлом Сергеевичем Александровым. Каким ветром занесло девицу Эйгес на неженский факультет, мы не знаем, по специальности она никогда не работала. Младшая из десяти детей известного переводчика Гёте, Катенька была любимицей своей дружной и энергичной еврейской семьи: добрая, милая, домашняя. Ловко шила «на себя», с удовольствием стряпала, а еще и пела, и сочиняла стихи. Голос – слабенький, стихи – альбомные, зато без претензий. Старшие Эйгесы, урожденные честолюбцы, добились достаточно высокого профессионального статуса (один из братьев – композитор и пианист, другой – литературовед, сестра – ученый педагог и т. д.), Катя же всю жизнь прослужила библиотекарем. В последние годы – в Библиотеке иностранной литературы, а в пору связи с Есениным – в библиотеке Наркомата внутренних дел, за что и «получила» комнату в бывшем «Люксе». Сначала большую и светлую, а когда в половине номеров лопнули батареи, сослуживцы уступили ей самое теплое помещение на верхотуре. По-видимому, было в этой уже не молодой девушке что-то трогательное, вынуждавшее суровых «рыцарей революции» относиться к ней как к малому ребенку.

В эту-то комнатенку, узкую как пенал, где почему-то всегда было жарко, как в дореволюционной бане, и зачастил Есенин и тоже, как и вся мужская половина «Люкса», стал Катеньку слегка опекать. Приносил муку и картошку, приволок целый мешок шелковых лоскутков, которые обнаружил в квартире, которую снимал Мариенгоф. А как-то аккуратнейшим образом распорол по швам огромное бархатное платье, которое Екатерина Романовна получила по ордеру и из которого собиралась смастерить «выходной туалет». Впрочем, и она трогательно заботилось о «Сереже». Отдавала в стирку, а потом штопала верхнюю одежду, заказывала для него нижнее белье, и не где-нибудь, а на Кузнецком мосту. Сама «питалась» в служебной столовке, а к его приходу старалась приготовить на некогда ресторанной кухне что-нибудь домашнее. Есенин, хотя в первый же вечер предупредил, что после разрыва с женой твердо решил ни с кем не связываться и ни к кому не привязываться, все-таки чуток привязался и даже загорелся странноватой идеей. Вот заработает денег, снимет две комнаты, привезет из деревни сестер, а Катя будет с ними заниматься – учить и математике, и пению, и кройке-шитью. Как и следовало ожидать, из семейной затеи ничего не вышло. Екатерина Романовна возобновила знакомство с Александровым, который сразу же дал ей понять, что у него «серьезные намерения». Ей было уже почти тридцать – для женщины, даже если она выглядит значительно моложе своих лет, возраст критический.