Загубленная жизнь Евы Браун - читать онлайн книгу. Автор: Анжела Ламберт cтр.№ 75

В мои намерения не входит облагораживать образ Гитлера, а тем более искать в нем достойные любви качества и подкупающие черты характера. Если таковые и имелись, то составляли ничтожную часть его существа — но именно эту часть видела Ева. Я не сомневаюсь, что он знал, сколько крови прольется по его слову. Черные События лежали в самой основе его политики и произрастали из его извращенной натуры, из его полупереваренной, полунаучной, полумистической, совершенно дьявольской идеологии.

Он являлся зачинщиком всего, что произошло за двенадцать коротких, но невыносимо долгих лет его верховенства, пока он водил за нос немецкий народ, погружая его в пучину морального хаоса. Но простодушные женщины любят убийц, палачей, насильников и негодяев — и религиозных фанатиков, и продажных политиков. А Ева любила Гитлера. В спокойные времена она была бы просто доброй, щедрой, чуткой и верной женщиной. То, что она делила ложе с Гитлером, вовсе не подразумевает, что она была осведомлена о преисподней, поглотившей Европу во имя фюрера и Третьего рейха. Это не хвала и не оправдание ей, а констатация факта. Необходимо также, хотя бы вкратце, изложить суть Черных Событий, чтобы сопоставить немыслимые злодеяния Гитлера с его уютным домашним бытом в Бергхофе.

Антисемитские взгляды Гитлера сформировались еще в начале двадцатых, а может быть, и раньше, во время пребывания в Вене. За ужином в чопорной столовой Бергхофа он излагал их снова и снова своим кровожадным единомышленникам. (Женщины не допускались на эти беседы, особенно Ева, иначе Гитлер не был бы столь откровенен.) «Я чувствую, что выполняю роль Роберта Коха в политике. Он обнаружил бациллы и, таким образом, открыл новые горизонты в медицинской науке. Я обнаружил Еврея — бациллу, вызывающую разложение нашего общества». Йозеф Геббельс придерживался того же мнения: «Процедура [массового уничтожения евреев] довольно варварская, и здесь не место описывать ее подробно. Мало что останется от евреев. В целом можно сказать, что 60 процентов из них должны быть ликвидированы, и только 40 процентов — использованы для принудительных работ». Сравнения с болезнями и смертью, червями, крысами и вампирами, распространяемые пропагандистским аппаратом Геббельса, привели к повсеместному восприятию евреев как нечистых паразитов, оскверняющих немецкую расу. На первых порах преследование «расово неполноценных» или просто других почти не вызвало общественного протеста, хотя немало людей выражало неодобрение в частном порядке, среди своих — кто-то горячо, кто-то робко. Многие католические священники и несколько протестантских бичевали нацистов в проповедях.

Kristallnacht не была первой карательной операцией, разработанной государством против евреев. На самом деле ею завершился период бурного уличного насилия, сменившийся периодом холодного бюрократического угнетения. 28 июня 1938 года одна молодая еврейка из Берлина записала в своем дневнике:

И это не организованный погром. Просто в славный июньский денек берлинские антисемиты решили немного размяться. Однако Kristallnacht стала первым всенародным мероприятием такого рода, проведенным открыто, публично, на глазах немецких граждан. Оно началось в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года, и хотя Kristallnacht часто переводится как «Ночь разбитых витрин», что предполагает расколоченные стекла в принадлежащих евреям магазинах и безудержный грабеж, все обстояло в тысячу раз хуже. Стоящие теперь во главе упряжки уличные псы Гитлера, которые давно уже глухо рычали и, угрожающе ощетинившись, скалили зубы, наконец сорвались с цепи.

Уже десять лет, как бандиты и громилы нацистской партии и СС с нетерпением ждали возможности выпустить пар «на законных основаниях». Их прежние выходки в новом свете выглядели не более чем невинной шалостью. Раньше они были мелкими сошками, нижней ступенью в дьявольской иерархии, мечтавшими о крупных, невообразимых до поры злодеяниях. Kristallnacht позволила всякому нацисту — великому сатане, подручному демону и ничтожному прихвостню — совершить посильные ему зверства. Приказы Гитлера и его раболепного прислужника Гиммлера мгновенно спускались по командной цепочке, заканчивающейся, как правило, местным полицейским начальником, который толковал поступившие сверху распоряжения как вздумается и рявкал команды рвущимся с поводка подчиненным. Некоторые получали приказ просто убивать мужчин-евреев, «производя как можно меньше шума», другие — разрушать местные синагоги. Беспредел прокатился по всей Германии. Поданный впоследствии одним из подразделений СС рапорт гласил: «Все отряды и их командиры получили огромное удовольствие от операции. Такие приказы надо бы отдавать почаще». Гав, гав, гав. Погром — будем называть вещи своими именами — длился двое, а местами и трое суток. Тысячи и тысячи евреев подверглись преследованию, их дома и магазины были разорены, имущество разграблено. Энтузиасты запугивали, избивали, бросали в тюрьмы, а подчас и убивали целые семьи. О размахе происходящего можно судить по тому, что в одной только Вене 680 евреев покончили с собой во время «Ночи разбитых витрин».

Многих британцев расправа с евреями привела в ужас. Оливер Литтлтон, будущий лорд Чандос, случайно оказался во Франкфурте 9 ноября 1938 года, в первую ночь Kristallnacht, и стал свидетелем сцен, которые «никогда не сотрутся из моей памяти». С того момента он проникся болезненной ненавистью к антисемитизму, вследствие чего помог трем еврейским друзьям тайно покинуть Германию и найти безопасное пристанище в Англии. Но британская элита редко разделяла его новообретенные взгляды. В этом Литтлтон убедился, предложив принять Исайю Берлина в члены своего клуба. Все проголосовали против. Виконт Крэнборн, будущий маркиз Солсбери, упрекал Льюиса Намье ^[25] за попытки облегчить европейским евреям въезд в Великобританию. Гарольд Макмиллан язвительно высмеивал их. Аристократия считала антисемитизм своим естественным правом.

После «Ночи разбитых витрин» ни один житель Германии, включая женщин, не мог оправдаться полным неведением. До того люди еще как-то пытались объяснять растущий антисемитизм Рейха демократической реакцией на широко распространенные предрассудки. Но свастики над входом в магазины евреев и драконовские меры по контролю за их передвижением, не говоря уже о бесчеловечном обращении с ними, были заметны каждому. У Евы — или ее родителей — вполне могли быть еврейские друзья, бежавшие за границу в страхе перед грядущими репрессиями. Даже от нее не укрылось бы, что что-то происходит, хотя ей хватало благоразумия не задавать вопросов, и ни она, ни кто-либо другой еще не предвидел, во что выльются эти безобразные сцены. Но молчаливое согласие, а нередко и активное соучастие многих — пусть, надо подчеркнуть, и не всех — «порядочных» немцев в закручивании спирали нетерпимости, остракизма и жестокости уходит корнями в те самые ночи. Мало кто догадывался тогда, что с этого момента конвейер, запущенный для планомерного уничтожения немецких, австрийских, польских и прочих европейских евреев, уже невозможно остановить.