Роман Ким - читать онлайн книгу. Автор: Александр Куланов cтр.№ 83

Когда 22 августа заместитель наркома безопасности Богдан Кобулов утвердил рапорт Краснянского, международная обстановка изменилась уже в корне. США провели атомную бомбардировку японских городов Хиросимы и Нагасаки — это станет позже для Кима-писателя важным творческим стимулом. 9 августа — в день гибели Нагасаки советские войска перешли границу в Маньчжурии, на Сахалине и Курильских островах, начав свою войну против Японии. 15 августа император Сёва (Хирохито) — тот самый, чьим учителем этики и своеобразным «сватом» был когда-то Сугиура Дзюго, впервые в истории обратился к нации по радио и объявил о полной и безоговорочной капитуляции Японии перед союзниками. И хотя боевые действия в Маньчжурии продолжались еще две недели, в Советский Союз уже колоннами потекли сотни тысяч японских пленных, среди которых были и мобилизованные солдаты, и военные преступники, и профессиональные разведчики.

Более шестисот тысяч пленных, конечно, не говорили по-русски, а могли бы рассказать много интересного. На Дальнем Востоке срочно требовались переводчики — те самые, которых сталинские репрессии свели в расстрельные рвы еще перед войной… Новых переводчиков набирали из харбинской молодежи. Дети наших эмигрантов, оставшихся жить в этом маньчжурском городе, с 1935 года в обязательном порядке учили японский язык. Многие были настоящими патриотами своей родины, которую никогда не видели и жаждали отдать ей свои знания и силы (по традиции часть из них после выполнения миссии в лагерях военнопленных сядет в лагеря напротив — для политзаключенных). Но требовались и другие переводчики — для работы с деликатными документами разведки и контрразведки Квантунской армии, в случае утечки которых переводчик понимал бы цену расплаты, а главное — для вербовочной работы среди тех, кто потом вернется в Японию и станет агентом-нелегалом советской разведки. Имена этих переводчиков неизвестны, за исключением, пожалуй, одного — Юрия Растворова. Историк спецслужб А. А. Кириченко писал о нем: «Молодого способного разведчика включили в состав сверхсекретной комиссии, в задачу которой входил подбор агентов в лагерях военнопленных для создания в Японии “пятой колонны”. Работал он успешно. Да иначе и быть не могло. Интеллигентный, симпатичный, прекрасно знающий японский язык и японские обычаи, Растворов выгодно отличался от грубого лагерного начальства. Измученные лагерной жизнью пленники тянулись к нему — только выбирай подходящих. А контингент военнопленных подобрался отменный. Одних генералов 180 человек. Кроме того, в Маньчжурии попали в плен немало родственников высокопоставленных госчиновников и влиятельных в Японии фамилий. Они были достаточно привлекательны как возможные источники информации на перспективу…» ^[387]Не в этой ли сверхсекретной миссии, работавшей с почти двумя сотнями японских генералов, нашлось место для интеллигентного, «знающего японский язык и японские обычаи» выпускника колледжа Кэйо? Неизвестно.

Точно известно лишь, что Роман Ким покинул свое узилище на Лубянке: «был послан на специальную работу по военной линии на Дальний Восток (военный переводчик на Дальневосточном фронте)» ^[388]. Как долго и где именно он находился — неизвестно. Но среди сотен просмотренных архивных материалов по переводу допросов японских военнопленных — ни одной знакомой подписи: «Р. Ким». Почему? Использовал псевдоним, которого мы не знаем? Или, может быть, всё-таки работал в составе той самой «генеральской» спецмиссии по вербовке, а потому документы, подписанные Романом Николаевичем, хранятся совсем в другом архиве и не станут доступными еще много лет? Скорее всего, так. Позже мы узнаем, что в этом предположении скрывается ответ на еще один важный вопрос, а пока…

Пока в Сибирь стекались колонны пленных, в Москве происходили необыкновенные события. 28 августа заместитель председателя Верховного суда СССР Василий Ульрих — один из отъявленных сталинских палачей, на чьих руках кровь тысяч людей, опротестовал приговор Киму, вынесенный в 1940 году Военной коллегией Верховного суда. Ульрих и был председателем ВКВС, то есть он опротестовал приговор, который сам же и вынес, — особенности советской бюрократии идеально подходили для того, чтобы выполнить решение, принятое единолично на самом верху. 10 сентября 1945 года, через неделю после окончания Второй мировой войны и подписания акта о капитуляции Японии на борту американского линкора «Миссури» в Токийском заливе, Военная коллегия постановила направить дело «на новое рассмотрение в стадии предварительного следствия». 26 сентября началось новое следствие по делу Кима, которое на этот раз вел лично начальник следственной части по особо важным делам НКГБ СССР Лев Влодзимирский ^[389].

Снова допросы. Первый — в ночь на 31 октября 1945 года. Но предварительно — третья в истории Кима неофициальная беседа с человеком, который подсказывает, что надо делать, чтобы выйти на свободу. На этот раз генерал-лейтенант Влодзимирский вызвал Романа Николаевича на беседу, объяснив ему, что единственный путь на свободу — сознаться в другом, не таком серьезном преступлении, чтобы вновь переквалифицировать дело. Лучше всего, если на какую-нибудь бытовую статью, чтобы отсиженные восемь лет в идеале поглотили новое наказание ^[390].

В деле Кима «образца» 1937 года такая статья была. Его уже обвиняли в том, что агенты «коновода» вынуждены были делиться с сотрудниками японского отделения полученными в подарок от японцев вещами. В 1940 году, во время продолжения следствия, Ким подтвердил, что агенты брали и вещи, и строжайше запрещенную в СССР иностранную валюту, причем как можно больше, чтобы не вызывать у японцев сомнений в своем корыстном интересе в общении с ними. По распоряжению начальника Особого отдела Гая вещи оприходовались в отделе — «чтобы агенты не торговали и не попались за контрабанду по линии ГУПВО» (Главного управления пограничной и внутренней охраны НКВД). После оприходования часть имущества возвращалась агентам как вознаграждение за работу. Часть — по списку, который составлял Николаев-Рамберг, распределялась среди сотрудников Особого отдела. «Увидев эту ярмарку, я не удержался от соблазна», — рассказывал известный франт Роман Ким. Сам он получил два отреза на платье, дамский плащ, туфли, пальто, джемперы, чулки, грампластинки ^[391].

Со временем случилось то, что в таких случаях происходит всегда: вполне бескорыстная инициатива выродилась в то, что позже стало хорошо известно всем советским людям: начальствующий состав ОГПУ начал давать агентам заказы. Не крупные, но приятные в обществе дефицита мелочи: Николаеву-Рамбергу — сигареты и виски, которые доставал агент Тверской — тот самый, что осуществлял операцию по дезинформации военных атташе; секретарю Особого отдела Богуславскому — дамские вещи, начальнику 7-го отделения Соколову — заграничные блокноты и записные книжки ^[392]. Всё это Ким подтвердил Влодзимирскому: