Роман Ким - читать онлайн книгу. Автор: Александр Куланов cтр.№ 85

Если ничто в известной биографии Кима не дает нам повода заподозрить его в том, что он мог оказаться в Японии в предвоенные годы, то тексты уже не оперативного работника госбезопасности, а произведения крупного советского писателя-детективщика Романа Николаевича Кима наводят на некоторые неожиданные размышления. Полковник КГБ СССР в отставке, японовед А. А. Кириченко, будучи курсантом Высшей школы КГБ в Москве, однажды видел Кима на «встрече ветеранов с молодежью». Понятное дело, и ветераны, и молодежь были весьма специфическими, а потому вопросы и ответы мало кого могли удовлетворить. С обеих сторон это были скорее намеки и полунамеки. Кириченко потом вспоминал, как, «когда кто-то спросил Кима о том, что он делал во время войны, писатель на несколько секунд растерялся, а потом вдруг ответил: “Работал в логове врага”». Что это значит? В каком еще «логове»? В то время для наших людей это определение ассоциировалось только с Германией. Кимура Хироси вообще прямо пишет о Берлине. Ким работал против Третьего рейха? В этом заявлении нет никакой логики. Он был для этого слишком хорошим специалистом по Японии. Значит, логово не там, а… в Токио?

Или просто Роман Николаевич, как писал его современник, «соврамши» от стеснения? Не знал, как сказать, что сидел в камере и занимался переводами? А может быть, Роман Николаевич имел в виду работу в куйбышевской «шарашке», куда ему для перевода стекались секретные документы — и из Токио, и из Берлина, читая и переводя которые он как бы оказывался в логове врага? А может, он всё-таки японский шпион и логово врага — Москва?

Но рискнем предположить не менее невероятное: Ким сказал правду, под «логовом врага» имел в виду Токио, а не Берлин. Писатель Оно Каору в своей книге упоминал, что некто Ёсида Хироси из Института исследований национальной политики Японии (структуры, приближенной к специальным службам) вскоре после войны видел Романа Кима в штабе генерала Макартура в Токио. Причем Ким был там в форме полковника Советской армии. Ничего нельзя исключать, но снова — нет никаких доказательств.

Сам Ким как-то заявил в беседе с коллегой: «Мои книги — честные рассказы о том, что я знаю, — о борьбе разведок… Для меня в книгах о разведке есть только одна специфика — в них я не могу сказать всё, что знаю» ^[399]. «Знаю только это, но всё рассказать не могу» — это правило Кима — ключ к пониманию его работ. Попробуем воспользоваться этим ключом.

Вскоре после войны в июльском номере толстого советского литературного журнала «Новый мир» за 1947 год вышел фундаментальный материал P. Н. Кима «Японская литература сегодня». Начинался он весьма реалистичной зарисовкой послевоенного Токио: «На полуобгорелых столбах наклеены плакаты, на них начертано тушью: “Наши рисовые кадки пусты!”, “Нам грозит голодная смерть!”, “ Приходите все на общее собрание жителей квартала для борьбы с голодом!”. На пустырях, где сложены, как дрова, покрывшиеся ржавчиной снаряды, — их никто не охраняет, — бродят бездомные. Мужчины в костюмах европейского фасона, но в деревянных сандалиях на босу ногу, женщины, причесанные по европейской моде, как героини американских фильмов, но в рабочих шароварах, с ребенком на спине.

Перед лотками, на которых разложены крохотные лепешки с начинкой из каштанов, ломтики бобовой пасты и вареные каракатицы, стоит толпа. Покупающих мало, потому что цены на яства в так называемых новых йенах. Жалованье — 500 йен, на эти деньги надо прокормить семью, а пирожок величиной с пуговицу — 20 йен. Остается только смотреть и глотать слюнки. Тут же рядом — уличная лотерея. Если улыбнется богиня счастья, можно выиграть целых три сигареты “Кэмел”.

Пробегают рикши — вид транспорта, снова вошедший в моду в Токио после войны. На рикшах восседают джиай — это название американских солдат прочно вошло в японский язык. Издали доносится пение — демонстранты идут к площади перед резиденцией императора. Они несут плакаты: “Дайте еду, чтобы мы могли работать!”, “Чашку риса!”. Они идут мимо наспех сколоченных бараков, раскрашенных как коробки для конфет, кинотеатров и дансхоллов. Кинотеатры и дансхоллы переполнены, японцы соскучились по развлечениям.

А на другой стороне улицы выстроились книжные лавки. Продуктовые и другие магазины блещут пустыми полками, процветают только книжные. За эти годы японцы изголодались по духовной пище не меньше, чем по рису и развлечениям».

Далее Роман Николаевич на нескольких страницах подробно, если не сказать — дотошно, разбирает проблемы послевоенной японской литературы — с именами, выдержками из книг и статей, фактами, датами, тиражами. Допустим, что всю фактуру Ким почерпнул из трофейных журналов, газет, передач радио. Возможно, о чем-то рассказали так называемые сибирские пленные, в допросах которых он должен был принимать участие. Можно согласиться и с тем, что облик города, в котором он вырос, бывший Кин Кирю тоже сумел себе представить по внешним источникам. Правда, представил как-то уж очень живо и достоверно, но ведь на то он и писатель, не так ли?

Но вот спустя четыре года в том же «Новом мире» появляется первый политический детектив Романа Кима, его первая повесть «Тетрадь, найденная в Сунчоне» ^[400]. Книга написана по свежим документальным материалам корейской войны, но кроме нескольких любопытных аллюзий (например, одного из героев зовут Пен Хак — как отца Кима, а фамилия героя — Ан, как у убийцы Ито Хиробуми), ничего особенно корейского в ней нет. Во всяком случае, как раз все корейские эпизоды вполне без особого труда можно было воссоздать по газетным и журнальным публикациям, особенно если добавить к ним мастерство и знание реалий, а они, как мы понимаем, у Кима были. Даже одобрительная рецензия в «Правде» (огромный успех для начинающего автора и вчерашнего заключенного, пока даже не помышляющего о реабилитации!), в номере от 14 июля 1951 года не нашла «корейского фундамента» для похвалы, сосредоточившись на политической составляющей сюжета: «Роман Ким нашел форму документальной повести для обобщения и передачи в художественных образах известных исторических событий, фактов и документов, раскрывающих сговор между американскими империалистами и японскими милитаристами».

Дело в том, что по сюжету в Корее действие только начинается и заканчивается, а все основные события повести разворачиваются в Японии, и прежде всего в военном и послевоенном Токио. Как раз Восточная столица, как переводится на русский язык название этого города, выписана здесь с таким мастерством и таким знанием деталей, что очень трудно себе представить уровень фантазии человека, способного так придумать реальность. Не случайно в японское издание книги, которая здесь называлась длинно и сложно: «Штабные офицеры, совершившие сэппуку, живы», были вложены рекламные анонсы: «То, о чем не знают японцы, знает писатель-иностранец!» Переводчик книги на японский язык Такаги Хидэто в предисловии писал: «Однако, что ни говори, центральная тема рассказа — правда о закулисье времени поражения в войне; о двух течениях в армейской среде; о том, как после войны военная хунта нырнула в подполье и как она опять подняла голову; о том, как подготавливался “резервный полицейский отряд” и другие меры по восстановлению армии; о том, какую тайную роль сыграло это в Корейской войне; о том, как замышляется война за мировое господство. Всё это ярко изобличено. Думаю, что не найдется ни одного японца, пережившего те ужасные сражения и атомные бомбардировки, кто прочтет эту книгу и не почувствует беспокойство и смутный страх за будущее Японии» ^[401].