Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Кручинин cтр.№ 97

Отметим также, что «Декларация Российского Правительства» по аграрному вопросу, датированная 8 апреля 1919 года, была приурочена к дням наступления, когда войска Верховного Правителя приближались «к тем коренным русским губерниям, где земля служит предметом раздоров, где никто не уверен в своем праве на землю и в возможности пожать плоды своего труда». Именно крестьянину (и землевладельцу, что не менее важно!) освобождаемых губерний, в первую очередь Поволжья, и были адресованы колчаковские декларации и законы.

Российское Правительство находилось в довольно затруднительном положении. «Черный передел» земли в 1917–1918 годах был, разумеется, актом противоправным, и санкционировать его безоглядно – значило в каком-то смысле подорвать правовой фундамент собственной власти. С другой стороны, полная реставрация существовавших ранее аграрных отношений в каждом конкретном регионе была бы просто нереальной, не говоря уже о резко отрицательных настроениях значительной части крестьянства, которые неизбежно создавались бы в этом случае. А потому, декларируя сбалансированность в своей политике «начал законных и справедливых», адмирал Колчак и его кабинет просто вынуждены были апеллировать к Национальному Собранию как грядущему верховному арбитру.

Но и полностью откладывать решение земельных вопросов, да еще весною, явно не приходилось; поэтому было объявлено, что «все, в чьем пользовании земля сейчас находится, все, кто ее засеял и обработал, хотя бы не был ни собственником, ни арендатором, имеют право собрать урожай». Более того, согласно утвержденным того же 8 апреля «Правилам о порядке производства и сбора посевов в 1919 году на землях, не принадлежащих посевщикам», признавалось право на пользование захваченной землею и в ближайшем будущем:

«Каждый, кто пожелает в текущем году произвести своими трудами или средствами яровой или озимый посев или вспашку земли под яровой посев 1920 года на землях, не состоящих в законном обладании ни его лично, ни общества, к которому он принадлежит, но находящихся ныне в фактическом его или общества пользовании, должен заявить об этом не позднее 15 мая 1919 года нового стиля… сельскому старосте, с указанием количества земли, которое он желал бы засеять».

Колчак давал надежду и на то, что в перспективе самовольные захваты будут узаконены, – Декларация обещала: «Правительство примет меры для обеспечения безземельных и малоземельных крестьян и на будущее время, воспользовавшись в первую очередь частновладельческой и казенной землей, уже перешедшей в фактическое обладание крестьян». Наряду с этим брались под защиту те, кто лишался земли, обработанной своими силами («хуторяне, отрубники, укрепленцы»), – их права восстанавливались, – а новые захваты и новый передел каких бы то ни было земель решительно пресекались под угрозой предания захватчиков суду.

Очевидно, что пойти дальше по пути уступок власть, претендующая на строительство государства на правовых началах, просто не могла, и напрасно Гинс критикует Декларацию 8 апреля как «вылизанную» и «осторожную». Гинсу же, по-видимому, принадлежит и главная заслуга в «обнаружении» противника земельных реформ в лице генерала Лебедева. Мемуарист утверждает, что на последнем обсуждении Декларации Лебедев неожиданно потребовал отложить окончательное решение, поскольку «против большевиков сражается много офицеров-помещиков, которые внимательно следят за всем, что относится к земельному вопросу, и всякое неосторожное слово, направленное против помещичьего землевладения, может повлиять разлагающим образом на настроение офицерства», – а после общего решения об утверждении Декларации генерал «подал письменный протест и покинул заседание, отказавшись впредь посещать Совет министров». Трансформируясь и расширяясь, слухи начинали рисовать и вовсе драматическую картину – «рассказывали о том, как при обсуждении в Совмине ответственного земельного закона он (Лебедев. – А.К.) будто бы ударил кулаком по столу и сказал, что этому закону не бывать. Он его не допустит!»

Слухи слухами, но свидетельство Гинса – это свидетельство участника событий, хотя и довольно темпераментного, а может быть, и небеспристрастного, и с ним нельзя не считаться. Однако обратим внимание на еще один источник – дневник Вологодского, который в записи от 9 мая 1919 года упоминает о «проекте обращения к гражданам России от имени Верховного Правителя». Авторами проекта премьер-министр называет профессора Тельберга, Сукина и генерала Лебедева, а в самом документе, по свидетельству Вологодского, звучала «непреклонная воля Верх[овного] Правителя о созыве Учред[ительного] собрания, о всеобщ[ем] избирательном праве и об укреплении за земледельцами захваченных ими земель и о новом наделении землями всех желающих заняться обработкой земли». Сложно сказать, мог ли Лебедев столь кардинально поменять свои взгляды на аграрную реформу всего за месяц, но если и так, это подтверждает более позднюю характеристику его как человека, отличавшегося «способностью восприятия контр-мнений и углубленной сосредоточенностью», и говорит скорее в пользу Дмитрия Антоновича. Впрочем, согласно запискам Сукина, «Адмирал переставал слушать советы Лебедева, как только они касались государственных дел, и всегда уклонялся от обсуждения с ним таких предметов».

Но вернемся к аграрной проблеме. Долгое время царила, да и сейчас еще не вышла из употребления, точка зрения, согласно которой земельная политика большевиков или хотя бы их декларации «выражали волю и чаяния крестьянства» и обеспечивали переход земледельческих масс на сторону Советской власти. Обратим, однако, внимание на пресловутый «Декрет о земле» от 26 октября 1917 года, чтобы немедленно увидеть одно из основных, хотя и замалчиваемых, его положений: «окончательное решение» «великих земельных преобразований»… откладывается этим документом до Учредительного Собрания, то есть в нем принимается та же линия поведения, которая для Колчака или Деникина единогласно считается принципиально порочной, ошибочной и компрометирующей любые их начинания!

Можно возразить, что осенью 1917 года открытие Учредительного Собрания ожидалось если не со дня на день, то с недели на неделю, в 1919-м же его созыв рисовался лишь в достаточно отдаленной перспективе. Но неоспоримо, что после пресечения большевиками и их единомышленниками работ «Учредилки», то есть уже с 6 января 1918 года, «Декрет о земле» превратился в юридическую фикцию. А как обстояло дело с его содержанием?

«Впредь до Учредительного Собрания» все помещичьи, удельные, монастырские и церковные земли передавались… вовсе не в собственность и даже не в пользование непосредственно земледельцев, а всего лишь «в распоряжение волостных земельных Комитетов и уездных Советов Крестьянских Депутатов». Руководящим документом для земельной реформы становился наказ «О земле», начинавшийся с уже набившего оскомину постулата: «Вопрос о земле может быть разрешен только всенародным Учредительным Собранием», – и провозглашавший первым пунктом отмену «навсегда» частной собственности на землю: «вся земля», в том числе и крестьянская, «отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней». После отчуждения же землю должны были распределять «местные и центральные самоуправления, начиная от демократически организованных бессословных сельских и городских общин и кончая центральными областными учреждениями». Нет нужды подробно объяснять, насколько далеко все это было от подлинных чаяний русского крестьянина, мечтавшего о своей земле, закрепленной за ним «бумагой с печатью», а вовсе не о возможности трудиться на «всенародном» наделе, выделенном ему милостью любого, сколь угодно «демократического» учреждения. Однако принятая 18 января 1918 года (уже после разгона «Учредилки») 3-м Всероссийским съездом Советов «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» вновь провозгласила отмену частной собственности, «социализацию земли» и передачу «земельного фонда» трудящимся «на началах уравнительного землепользования», что также вряд ли могло обрадовать настоящих, а не выдуманных догматиками, трудящихся.