* * *
Однажды в полку получили сообщение, что немецкий аэростат поднят километрах в двадцати южнее города Козельска. Мы вылетели звеном во главе с Мишенковым и к линии фронта шли на бреющем полете, чтобы скрытно подойти к цели: ведь чем позднее заметит нас противник, тем позднее он начнет опускать аэростат. Мы пересекли реку Жиздра, и как раз в это время впереди и слева я увидел начавший снижаться аэростат. Я резко разворачиваюсь влево и, покачав крыльями, начинаю атаку. Аэростат стремительно приближается, увеличиваясь в размерах. Открыв огонь, я вижу разрывы снарядов на его оболочке – появляются языки пламени и дымок. Аэростат уже близко, и, дав последнюю очередь и отвернув вправо, я проношусь в стороне от него. Сзади открывает огонь Мишенков, его снаряды также прошивают оболочку, она съеживается – и вдруг аэростат превращается в огромный язык пламени и стремительно несется к земле. Зенитные пушки открывают огонь, но мы резко пикируем и стремительно уносимся на свою территорию.
На другой день Совинформбюро скупо сообщает, что на Западном фронте наши летчики сбили аэростат противника. Утром этого же дня меня вызывают в штаб, и там я узнаю, что получено приказание отправить одного лучшего летчика на аэродром Сейма для формирования особого полка.
– Командование решило направить вас, – сообщает мне адъютант эскадрильи. – Вот документы, сейчас собирайте вещи, через час прилетит самолет.
Такой аврал меня изумляет, но делать нечего, – я получаю документы, захватываю небольшой чемоданчик и на ходу прощаюсь с боевыми друзьями. Самолет По-2 уже заходит на посадку. Я быстро влезаю в заднюю кабину самолета и прошу летчика сделать круг над аэродромом. Внизу застыли самолеты, возле них машут мне руками мои боевые друзья, я машу им сверху. Слезы навертываются на глаза. Что ждет меня и их впереди? Наши пути резко расходятся. Я лечу в тыл, а они остаются на фронте...
Самолет По-2, на котором я улетел из полка, привез меня в штаб 303-й дивизии. Там я получил предписание: убыть на станцию Сейма под г. Горький в пункт формирования особого полка «охотников», куда я и отправился уже по железной дороге.
Судьбу остальных летчиков, приехавших со мной в полк, я узнал позже по рассказам техников полка – все они погибли. На фронт в 523-й полк приехали 8 молодых летчиков и 7 из них погибли в 1942—1943 годах. Первым погиб летчик по имени Михаил (я уже не помню его фамилию). Будучи пессимистом, он не раз говорил мне, что не надеется дожить до конца войны.
– Все равно собьют, – отвечал он на мои возражения.
И погиб он даже не в бою, а в учебном полете. После получения новых самолетов он, как и все мы, после полетов по кругу полетел выполнять сложный пилотаж в зоне. В задание входили виражи с креном 45° и 60°, перевороты, петли и боевые развороты. Из полета он не вернулся. Самолет нашли врезавшимся в землю с углом пикирования около 60°. Михаил не выпрыгнул с парашютом и погиб вместе с самолетом. Свидетелей падения не было, и причину катастрофы мы тогда установить не смогли.
После многих часов, налетанных мною и другими летчиками на этом и других типах самолетов, и выявления всех его особенностей я могу сказать, что наиболее вероятной причиной этого происшествия была ошибка летчика: попадание в глубокую нисходящую спираль с креном 30 и более градусов. В этом случае самолет не выходит из пикирования, а несется вниз, крутясь по спирали. Требуется убрать крен и только тогда выводить самолет из пикирования, но летчик, не видя горизонта, не понимает, что происходит, и чем больше тянет ручку на себя, тем энергичнее вращается самолет. Он стремительно снижается и в конце концов врезается в землю.
Вторым среди молодых летчиков погиб мой товарищ Венгеров. К нашему аэродрому мы, возвращаясь из учебных и боевых полетов, всегда подлетали на малой высоте: 30—50 метров. Это делалось для маскировки аэродрома, чтобы противнику было труднее обнаружить место базирования наших истребителей.
Как правило, приход нашей пары самолетов на аэродром выполнялся в правом пеленге. В этом случае ведомый находится справа от ведущего и на левых разворотах, немного (на 15—20 метров) поднимаясь вверх, будет застрахован от столкновения с наземными препятствиями. В этот день ведущий пары, подлетая к аэродрому для посадки, на высоте 20—30 м не учел, что самолет Венгерова находился в левом пеленге, то есть слева от него. В начавшемся левом развороте самолет Венгерова опустился ниже ведущего и задел крылом за высокое дерево. Результат – разбитый самолет.
Самый закадычный мой друг Виктор Безбородов погиб уже после моего отъезда из полка. Он был прекрасный летчик и хороший товарищ. К сожалению, немецкие летчики в эти годы еще превосходили наших в умении воевать – и тем более превосходили нас, молодых пилотов. В одном из воздушных боев зимой в конце 1943 года Виктор был сбит в районе Ржева. В Москве остались его безутешные родители и любимая девушка.
Кроме нас, товарищей погибших первыми двух ребят, очень горевала еще одна девушка. Она работала, кажется, в столовой и особое внимание уделяла Михаилу. Мне запомнилось, что она даже подарила ему заколку. На одежде погибшего была найдена эта безделушка, которую возвратили владелице. После гибели Михаила эта девушка перенесла свое внимание на Венгерова, и рассказывали, что она подарила ему эту же заколку. Когда же и он разбился, все летчики стали сторониться ее, и она долгое время горевала в одиночестве. Все летчики (люди, как правило, суеверные) старались обходить ее, и когда наш полк перелетел на аэродром «Серен-завод», все облегченно вздохнули.
Это были первые и притом небоевые потери. Но произошли они закономерно, так как летчики прибыли на фронт недоученными, и те из них, кто оказался слабее по своим летным качествам, просто погибали. Ибо одно дело школьный инструктор, а другое – молодой ведущий пары или даже звена в боевом полку. Первый провел несколько лет за обучением молодых летчиков искусству летать и не только видел допускаемые обучаемым летчиком ошибки, но даже знал, какие ошибки могут возникнуть и как их надо предупреждать. Но молодые летчики часто становились ведущими пар и звеньев уже через несколько месяцев и даже недель участия в боевых действиях: так, я стал старшим летчиком уже в апреле 1943 г. Совершив несколько десятков, может быть, 30—40 боевых вылетов, они после прибытия из школ более молодых пилотов назначались ведущими пар, и им давали в ведомые новоприбывших. Но, не имея никакого опыта обучения, не зная методики и не постигнув знания всех особенностей боевого самолета, они не могли рассказать молодому летчику, как ему действовать в полете, показать, как это делать.
Результатом была гибель молодых летчиков, которые в каждом полете должны были сами решать, как поступать в том или другом случае. Немногие летчики выдерживали такие испытания, но зато из самых сообразительных, которых называли «везучими», из налетавших 100—200 часов или сделавших 80—100 боевых вылетов, получались закаленные летчики, прекрасные бойцы. Получив не уступающие немецким самолетам истребители Як-1 и Ла-5, они в тяжелейших боях сумели отвоевать у врага превосходство в воздухе.
В боях на Курской дуге
Летом 1943 года я прибыл в 19-й Краснознаменный истребительный авиационный полк на станцию Сейма под г. Горьким. Зимой 1942—1943 года этот полк защищал Сталинград и Воронеж, был обескровлен и теперь был выведен в тыл для пополнения. Здесь полк получил от главнокомандующего ВВС главного маршала авиации Александра Александровича Новикова приказ о переформировании в специальный полк «охотников».