Гамсун. Мечтатель и завоеватель - читать онлайн книгу. Автор: Ингар Слеттен Коллоен cтр.№ 93

Вскоре Гамсун был в таком восторге от своего издателя, что объявил ему, что впредь уже не потребует от него никаких подробных отчетов о своей деятельности. По прошествии двух месяцев 1928 года Гамсун королевским жестом уполномочил его вести все переговоры по собственному усмотрению, Григ фактически получил карт-бланш. Отныне он мог совершенно самостоятельно вести переговоры и заключать всевозможные договоры с зарубежными издательствами. «Я приложу все усилия, чтобы достойно выполнять свои обязанности», — заверил тот ^[341].

И это обещание Григ неукоснительно выполнял в течение долгого времени.

В 1928 году Гамсун готовил материалы для написания продолжения «Бродяг», но бывал в своей писательской хижине редко. Он никак не может закончить «Августа», признался он профессору, специалисту в области русского языка, поскольку, как и в предыдущей книге, намеревался вложить в уста Августа несколько русских выражений.

Расширение его земельных владений не терпело отлагательства, ведь дни его уже сочтены. Все должно быть устроено так, чтобы Арилд получил в наследство образцовое хозяйство. Ему хотелось, чтобы его потомки были ему благодарны. Его собственные потомки. При том что его литературное наследие будет принадлежать его народу, всему миру.

Этому он получал многочисленные свидетельства.

Гамсуну предложили написать приветствие в честь шестидесятилетия Максима Горького. Гамсун написал, что ни один из современных писателей не поразил его так силой своих описаний, как Горький. Он, очевидно, запамятовал, что на обложке одной из книг писателя выразил свое мнение следующим образом: она показалась ему скучной, а человеческие характеры — однообразными. В то время как русский писатель характеризовал книги Гамсуна «Плоды земли», «Женщины у колодца» и «Последняя глава» как «гениальные творения». «Гамсун — величайший европейский художник слова, равного которому нет ни в одной стране» ^[342].

Потомки Марка Твена решили издать посвященный ему сборник, в котором известные люди со всего света отдали бы долг его памяти. Гамсун объяснил свое восхищение: «При упоминании имени Марка Твена мой рот растягивается в улыбке. Сразу же вспоминается его потрясающее чувство юмора. Но он был не просто юморист. За его юмором стоит многое, он был учитель, воспитатель. В остроумной форме он умел внушить людям очень глубокие и значимые истины» ^[343].

Комитет, образованный в связи с празднованием столетнего юбилея Льва Толстого, обратился к Гамсуну. Тот ответил телеграммой: «Я глубоко чту память Толстого» ^[344].

На книжных полках Гамсуна стояло восемь книг, написанных им, о которых он при каждом удобном случае говорил, вероятно, все же кривя душой, что никогда не перечитывает их. К своему семидесятилетию осенью 1929 года он закончил еще две книги.

Немецкое издательство «Ланген-Мюллер» заказало Вальтеру Берендсону, немецко-шведскому литературоведу, профессору Гамбургского университета, книгу о Кнуте Гамсуне. Профессор попросил Гамсуна уточнить некоторые биографические сведения, а также сделать обзор своих статей.

В ответ на просьбу Берендсона Гамсун написал, что ничего не помнит и никаких старых материалов не хранит.

В то же время в своем ответе Берендсону он счел необходимым, обсуждая задуманную книгу, заявить, что данная ситуация — прекрасный повод для того, чтобы напомнить немецким издателям о следующем: «Сейчас я вспомнил, что во время войны написал несколько статей, но было ли это в 1917 году или в какое-то другое время, не могу сказать, это были политические статьи; здесь, у себя на родине, я был единственным, кто поддерживал немецкую сторону, так будет и впредь, даже если я останусь один такой во всей Норвегии» ^[345].

Через три дня он написал директору своего основного немецкого издательства Альберту Лангену, что он не хочет иметь ничего общего с Берендсоном и его книгой. Ему не нравится, когда приезжают и глазеют на него как на экзотическое животное, поэтому он терпеть не может прессу. Подробно описав свой образ жизни в Нёрхольме, который совсем не располагает к посещениям, он тем не менее согласился сделать исключение для Берендсона, ради немецкого издательства и самой Германии. Профессор может посетить Нёрхольм, и Мария любезно примет его ^[346].

Почти сразу же после этого он получил новое подтверждение того, как глубоко его ценят в Германии. Общий тираж романа «Последняя глава», которым так были разочарованы маститые норвежские критики, теперь должен был составить 105 000 экземпляров! При этом он предостерег издателей от продажи книг по смехотворно низкой цене, как будто бы распродают наследство покойного. «Ведь я еще не умер» ^[347]. Это ворчливое напоминание, сделанное в день своего шестидесятидевятилетия, кажется, во многом было напоминанием самому себе.

Берендсон начал копаться в прошлом Гамсуна. Гамсун энергично отрицал, что история с плагиатом, произошедшая в 1890-е, когда немецкий писатель и театральный режиссер Феликс Холлендер обвинил его в прямом подражании Достоевскому, причинила Гамсуну боль. Кроме того, с годами он стал отрицать, что пережил тяжелые дни в Париже, он стал утверждать, что страдал только от незнания французского языка. Он также решительно отвергал факт знакомства с Томасом Манном и его литературное влияние. Он говорил, что ранее не был знаком с творчеством Манна и лишь в последнее время прочел «Будденброков», впрочем, «одно из самых грандиозных произведений в мировой литературе» ^[348]. Он назвал имена трех писателей, в наибольшей степени оказавших и влияние на его творчество: Достоевский, Ницше и Стриндберг.

Впрочем, он держался на расстоянии и от своего норвежского биографа Скавлана, бывшего редактором «Дагбладет» и одно время директором Национального театра.

В октябре 1928 года стало достоверно известно, что усилия Гамсуна, вкупе с усилиями других людей, убедить шведов дать Нобелевскую премию лирическому поэту Улафу Буллу оказались совершенно бесполезными и бесперспективными. Шведская академия намеревалась присудить премию другому норвежскому автору — писательнице Сигрид Унсет, главным образом «за яркое и убедительное изображение жизни средневековой Скандинавии».