Он передает мне анкету. Кэндис Уайт. Сорок восемь лет, афроамериканка, библиотекарь, мать троих детей. Она похожа скорее на подругу Рут, чем на просто удобного для защиты присяжного.
Ее любимое ТВ-шоу «Уоллес Мерси».
Я бы не хотела вовлекать преподобного Мерси в дело Рут, но люди, которые смотрят его, безусловно, проникнутся сочувствием к моей клиентке.
Говард продолжает перечислять находки:
— У меня есть три члена АСЗГС
[39]. А эта девушка ведет блог, посвященный Эрику Гарнеру
[40], под названием «Я не могу дышать».
— Хорошо.
— На противоположном полюсе, — рассказывает Говард, — этот милый джентльмен, дьякон своей церкви, сторонник Рэнда Пола
[41] и отмены всех законов о гражданских правах.
Я беру анкету из его рук и ставлю красный крестик на имени наверху.
— Есть два человека, писавших о сокращении финансирования социального обеспечения, — продолжает Говард. — Не знаю, что с этими делать.
— Положи их в среднюю стопку, — отвечаю я.
— Эта девушка три часа назад обновила свой статус: «Вот черт, какой-то китаешка только что помял крыло моей машины».
Я кладу ее анкету на анкету защитника Рэнда Пола и еще кого-то, кто в своем профиле в «Твиттере» выставил фотографию Гленна Бека
[42]. Двух кандидатов Говард отверг потому, что они на «Фейсбуке» поставили «лайк» страницам «Головы-черепа» и «Дня меча».
— Это что-то из «Игры престолов»? — спрашиваю я озадаченно.
— Это рок-группы движения «Власть белых», — говорит Говард, и я почти уверена, что он краснеет. — Я еще нашел группу с названием «Вагинальный Иисус». Но никто из наших потенциальных присяжных ее не слушает.
— Спасибо и на этом. Что это за большая пачка посередине?
— Неопределенные, — объясняет Говард. — У меня есть несколько фотографий людей, показывающих руками приветствия уличных банд, немного торчков, один идиот, который снял видео, как колется героином, и тридцать селфи упитых в хлам людей.
— Тебя не греет мысль, что мы доверяем нашу правовую систему таким людям?
Я шучу, но Говард смотрит на меня серьезно.
— Сказать по правде, сегодняшний день стал для меня шоком. Я понятия не имел, как люди проживают свои жизни и что творят, когда думают, что на них никто не смотрит… — Он косится на фотографию женщины, размахивающей красным пластиковым стаканчиком. — Или даже когда смотрит.
Я протыкаю палочкой пекинский равиоли.
— Когда ты видишь убогую изнанку Америки, — говорю я, — тебе начинает хотеться жить в Канаде.
— Ах да, еще это. — Говард указывает на экран компьютера. — Сама решай, как с этим быть. — Он тянется за равиоли.
Я хмурюсь, глядя на имя пользователя «Твиттера»: @WhiteMight.
— Чей это присяжный?
— Это не присяжный, — отвечает Говард. — И я уверен, что Майлс Стэндап — имя вымышленное. — Он дважды кликает по изображению в профиле: новорожденный младенец.
— Где-то я уже видела эту фотографию…
— Это снимок Дэвиса Бауэра, который держали люди перед зданием суда в день предъявления обвинения. Я просмотрел новости. Я думаю, это аккаунт Терка Бауэра.
— Интернет — удивительная штука. — Я с гордостью смотрю на Говарда. — Молодец!
Он с надеждой смотрит на меня поверх белой китайской коробки.
— Так мы закончили на сегодня?
— Ох, Говард, — смеюсь я, — мы только начали!
Я встретилась с Одетт на следующее утро в закусочной, чтобы сверить списки потенциальных присяжных, которых каждая из нас хочет отклонить. В тех редких случаях, когда наши решения совпадают (двадцатипятилетняя женщина, только что вышедшая из психиатрической больницы; мужчина, который был арестован на прошлой неделе), мы соглашаемся избавиться от них.
Одетт я знаю не очень хорошо. Она замкнутая, себе на уме. На юридических конференциях, когда все напиваются и поют караоке, она сидит в углу, пьет содовую с лаймом и наблюдает, наматывая на ус то, с помощью чего можно будет эксплуатировать нас позже. Я всегда считала ее крепким орешком. Но теперь у меня в голове появляются вопросы: например, когда она идет в магазин, ее тоже, как Рут, просят предъявить чек перед выходом? И она молча предъявляет? Или огрызается и говорит, что она и есть тот человек, который сажает в тюрьму магазинных воров?
И вот в попытке предложить оливковую ветвь я улыбаюсь ей.
— Серьезное дельце нам предстоит, верно?
Она засовывает папку с анкетами в портфель.
— У нас не бывает несерьезных дел.
— Но это… я имею в виду… — Я запинаюсь, пытаясь подыскать слова.
Одетт встречается со мной взглядом. Ее глаза похожи на кусочки кремня.
— Мой интерес в этом деле такой же, как и твой. Я занимаюсь им потому, что все остальные в моем офисе перегружены и оно оказалось у меня на столе. И мне неважно, черный твой клиент, белый или в горошек. Убийство на удивление одноцветно. — С этими словами Одетт встает. — Увидимся завтра, — говорит она и уходит.
— Мне тоже было приятно с тобой поболтать, — бормочу я.
Через секунду в закусочную врывается Говард. Очки на носу сидят криво, рубашка сзади вылезла из брюк, и вообще выглядит он так, словно уже выпил чашек десять кофе.
— Я тут решил еще покопаться… — начинает он, садясь на только что освобожденный Одетт стул.
— Когда? В душе? — Я точно знаю, когда мы закончили работать вчера вечером, и это оставляет очень мало свободного времени.
— Короче, проводились исследования в 1991 году Стоуни Брук из Нью-Йоркского университета и Найдой Теркилсден в 1992 насчет того, как белые избиратели оценивают чернокожих политиков, баллотирующихся на государственные должности, и как предвзятость влияет на их оценку, а также каким образом это меняет людей, которые активно пытаются не быть предвзятыми…
— Во-первых, — говорю я, — мы строим защиту не на расовом вопросе, а на науке. Во-вторых, Рут не баллотируется.