Цвет жизни - читать онлайн книгу. Автор: Джоди Пиколт cтр.№ 30

— Ну, мэм, расследование таких вещей обычно занимает некоторое время…

— Таких вещей… — повторяет Брит. — Таких вещей… — Она выступает вперед и оказывается лицом к лицу с копом. — Мой сын не вещь. Не был, — поправилась она сдавленным голосом. — Не был вещью.

Она разворачивается и исчезает в чреве дома. Я смотрю на полицейского.

— Сегодня был тяжелый день.

— Я понимаю. Как только со мной свяжется прокурор, я сразу же…

Он не успевает закончить, потому что в эту секунду позади меня раздается страшный грохот.

— Мне нужно идти, — говорю я Макдугаллу и, не дожидаясь ответа, закрываю дверь перед его носом.

Прежде чем я добегаю до кухни, снова что-то грохочет. А как только я вхожу, мимо моей головы пролетает блюдо с запеканкой и разбивается об стену.

— Брит! — вскрикиваю я, и она швыряет мне в лицо стакан. Он попадает мне в бровь, и на секунду у меня перед глазами вспыхивают звезды.

— У меня что, от этого настроение должно подняться? — кричит Брит. — Я ненавижу макароны с сыром.

— Детка! — Я держу ее за плечи. — Они пытались быть вежливыми.

— Я не хочу, чтобы они были вежливыми, — говорит она, обливаясь слезами. — Мне не нужна их жалость. Я ничего не хочу, кроме той суки, которая убила моего ребенка.

Я обхватываю ее руками, хотя она и не пытается вырваться.

— Ничего еще не закончено.

Брит отталкивает меня так сильно и так неожиданно, что я чуть не падаю.

— А должно быть закончено, — говорит она, и в ее словах столько яда, что меня припечатывает к месту. — И закончилось бы, если бы ты был мужиком.

У меня дергается щека, я сжимаю кулаки, но не отвечаю. Фрэнсис — я не заметил, когда он вошел в комнату, — подходит к Брит и кладет руку ей на талию.

— Тише, тише, мышка. Пойдем наверх. — Он выводит ее из кухни.

Я знаю, что она имеет в виду: хреновый воин тот, кто воюет за компьютером. Да, уход нашего Движения в подполье — идея Фрэнсиса, и это был блестящий, коварный план, но Брит права. Есть разница между мгновенным удовлетворением, которое приносит хороший удар, и запоздалой гордостью, пробуждающейся в тебе, когда ты сеешь страх через интернет.

Я беру ключи от машины с кухонного стола и уже через минуту мчусь в центр города вдоль железнодорожных путей. В голове мелькает мысль найти адрес черной медсестры. Я достаточно хорошо разбираюсь в технике, чтобы сделать это меньше чем за две минуты.

Но примерно столько же времени понадобится полиции, чтобы ткнуть пальцем в меня, если что-нибудь случится с ней или ее собственностью.

Я припарковываюсь под железнодорожным мостом и выхожу из машины. Сердце колотится как сумасшедшее, адреналин зашкаливает.

Давно у меня так не сносило крышу. Настолько давно, что я уже и забыл, как это возбуждает. С этим ощущением не сравнится ни алкоголь, ни охота, ни даже влюбленность.

Первый человек, который попадается мне на пути, без сознания. Бездомный, он пьяный, или под наркотой, или просто спит на картонном поддоне под горой пластиковых пакетов. Он даже не черный. Он просто… легкий.

Я хватаю его за горло, и он дергается, переходя из одного кошмара в другой.

— Чего пялишься? — кричу я ему в лицо, хотя сам держу его за шею так, что он не может смотреть ни на что, кроме меня. — Что за проблемы?

Потом бью головой ему в челюсть и вышибаю зубы. Бросаю его снова на тротуар и слышу смачный хруст, когда его череп соприкасается с асфальтом.

С каждым ударом мне дышится немного легче. Прошли годы с тех пор, как я делал это в последний раз, но чувства такие, будто это было только вчера, — у моих кулаков мышечная память. Я избиваю этого незнакомого человека так, что его никто не узнает, потому что это единственный способ вспомнить, кем являюсь я.

Рут

Если ты медсестра, то ты знаешь, что жизнь не заканчивается даже в самые трудные минуты. Бывают хорошие дни и бывают плохие. Одни пациенты остаются с тобой, а другие хотят поскорее о тебе забыть. Но всегда есть очередные схватки, очередные роды, и это ведет тебя вперед, не дает остановиться и опустить руки. Всегда есть новый урожай крошечных человечков, которые еще не написали даже первое предложение в истории своей жизни. Процесс рождения очень похож на конвейер — настолько, что я удивляюсь, если по какой-то причине вдруг приходится остановиться, например когда ребенок, которого я принимала как будто только вчера, становится моим пациентом, собирающимся рожать собственного ребенка. Или когда звонит телефон и адвокат больницы просит меня «зайти поговорить».

Не припомню, чтобы я когда-то разговаривала с Карлой Луонго. Если честно, я даже не уверена, что знала, как зовут нашего адвоката — прошу прощения, нашего специалиста по управлению рисками. Впрочем, до сих пор у меня ни разу не было повода с ней повстречаться. Я никогда не была риском, который нуждается в управлении.

Прошло две недели после смерти Дэвиса Бауэра. Четырнадцать дней я ходила на работу, ставила капельницы, велела женщинам тужиться, учила их кормить грудью. Но важнее, что четырнадцать ночей подряд я просыпалась в ужасе, заново переживая не смерть этого ребенка, а предшествующие ей мгновения. Я воспроизводила их в замедленном движении и в обратном порядке, сглаживала углы своего повествования, пока не начинала верить в то, что говорила себе. В то, что говорила остальным.

В то, что говорю Карле Луонго по телефону, когда она звонит.

— Конечно, с удовольствием с вами встречусь, — отвечаю я, хотя в действительности имею в виду: «У меня неприятности?»

— Отлично, — отвечает она. — Как насчет десяти часов?

Сегодня моя смена начинается в одиннадцать, поэтому я соглашаюсь. Как раз когда я записываю этаж, на котором находится ее кабинет, в кухне появляется Эдисон. Он идет к холодильнику, открывает его и берет апельсиновый сок. Судя по всему, он собирается пить прямо из бутылки, но я приподнимаю одну бровь, и он отказывается от этой мысли.

— Рут? — раздается в трубке голос Карлы Луонго. — Вы еще там?

— Да. Извините.

— Значит, до встречи?

— С удовольствием приду, — радостным тоном сообщаю я и кладу трубку.

Эдисон садится за стол и насыпает гору хлопьев в миску.

— Разговаривала с кем-то белым?

— Что это за вопрос?

Он пожимает плечами и льет в миску молоко, потом, уже сунув ложку в рот, отвечает:

— У тебя голос меняется.

У Карлы Луонго на чулках стрелка. Мне стоило бы думать о других вещах, например зачем вообще понадобился этот разговор, но я никак не могу оторваться от дырки на ее чулках. Если бы она была кем-то другим — кем-то, кого я считаю другом, — я бы тихонько сказала ей об этом, чтобы она не попала в неловкое положение.