Дочери смотрителя маяка - читать онлайн книгу. Автор: Джин Пендзивол cтр.№ 24

— Это он нарисовал? — спрашиваю я шепотом.

Мисс Ливингстон встает и подходит к комоду, ее руки изучают расположенные там предметы, пока она не находит акварели в рамках. Она берет одну из них и поворачивается ко мне лицом.

— Нет. — Она пересекает комнату и садится на кровать. — Нет. Их нарисовала Эмили.

Я вытираю лицо рукавом.

— Эмили?

Я сажусь. Эмили. Это объясняет их появление в дневнике. Это объясняет коллекцию на комоде мисс Ливингстон. Но это не объясняет, как они оказались спрятанными под бархатной обивкой скрипичного футляра, принадлежавшего старому рыбаку, который жил в захудалой хижине со своей внучкой.

Эмили. Эмили Ливингстон.

Кто ты?

Элизабет

Я провожу рукой по стеклу вдоль верхней части рамки. Изображение видится мне таким же ясным, как будто мое зрение все такое же острое. Я могу различить каждый мазок, знаю все цвета и тени. Из всех работ Эмили, из всех картин, висящих в галереях, солидных офисах и дорогих просторных квартирах по всему миру, ни одна не отзывается в моей душе так, как это изображение двух стрекоз, одна из которых чуть крупнее второй. Они не очень похожи на близнецов, но связаны между собой закрученными узорами на заднем плане, с искусным соотношением плотности штриховки, которая создает видимость движения. Я дала ей название, как и всем остальным картинам Эмили. Я назвала ее «Сестры в полете».

Девушка встает с кровати и возвращается со стопкой папиных дневников, перебирает их.

— Я нашла вот это, — говорит она, берет мою руку и кладет на страницу.

Линии едва различимы, они скорее намекают на изображения, парящие под моими пальцами, запечатленные той же невинной рукой. Отпечаток, оставленный очень давно.

Моя Эмили. Моя дорогая, милая Эмили!

Кто эта девушка? С его скрипкой и рисунками Эмили? С музыкой, которая бьется в ее сердце, как билась в его, с его кровью, бегущей по ее венам? Знает ли она, что история, уходящая корнями в страницы этих дневников, касается ее настолько же, насколько и меня?

Я убираю свою руку с рисунка и на мгновение задерживаю ее на пальцах девушки, с нерешительностью, но множеством вопросов.

— Хочешь услышать, откуда твой дедушка знал Эмили? — тихо спрашиваю я.

Она отвечает мне молчанием, но я чувствую сильное желание узнать это в ее мягкой руке, накрытой моей. Я понимаю, что мы обе любили одного мужчину. Он занимает место, зияющее пустотой, в сердцах нас обеих.

— Возможно, нам стоит пересмотреть наше небольшое соглашение, — предлагаю я. — Может, мне стоит занять место рассказчика.

Начав говорить, вдыхая жизнь в историю о дочерях смотрителя маяка, я даже представить не могу, что она та, кто найдет начало через столько времени после того, как был рассказан конец.

Элизабет

История твоего деда и Эмили началась задолго до того, как он ступил на черный вулканический песок острова Порфири. Видишь ли, моя сестра была необыкновенной, она не вписывалась в общество с его условностями. Сначала я об этом не знала. Для меня Эмили была просто Эмили — красивой, удивительной, молчаливой Эмили, моей сестрой, моей двойняшкой, моим продолжением. Так было, пока однажды ночью я не подслушала разговор родителей, который изменил мою жизнь. Именно здесь и берет начало эта история.

Это произошло в конце августа 1935-го. Великая депрессия охватила весь мир, но мы едва это замечали, живя в своем доме под маяком среди вод озера Верхнее, с крышей над головой, сытые и довольные. Это было мое любимое время года на острове, и мы занимались подготовкой к долгим, одиноким месяцам, которые ждали нас впереди. Мама консервировала овощи с нашего огорода. Она собирала, резала, утрамбовывала и закрывала, и банки зеленого и желтого цветов присоединялись к банкам с сочными красными томатами на проседающих под тяжестью полках в земляном подвале под лестницей. Связки лука свисали со стропил. Собранную на огороде картошку ссыпали в корзины и поставили на прохладный земляной пол. Мешки с мукой, банки с тушенкой, овсянкой, солью и сахаром были куплены и спрятаны про запас, на тот период, когда мы не сможем выбраться с острова ни на лодке, ни по льду.

Через несколько дней, когда мистер Джонсон подплыл к берегу на «Красной лисице» и бросил якорь, Питер и Чарли поднялись на борт, чтобы отправиться в Порт-Артур. Тандер-Бей тогда еще не был городом — и еще много лет таковым не станет, — но название отражало широту водного пространства между полуостровом Сибли и материком, где в непосредственной близости друг к другу образовались общины Форт-Уильяма и Порт-Артура.

Питер уже провел несколько зим в городе, учась вместе с другими детьми его возраста, а теперь и Чарли должен был присоединиться к нему. Они должны были жить вместе с семьей Ниеми, с одним из братьев, которые рыбачили летом, разбивая лагерь на берегу залива Уолкер, а к зиме возвращались в голубой домик на Хилл-стрит.

Мама подумала, что мне тоже пора уже ходить в школу в городе, и это было весьма необычно, учитывая ее пренебрежительное отношение к большей части общества. Папа не согласился. Он предпочитал учить нас дома и считал, что я еще слишком мала, чтобы так долго находиться вне семьи. Кроме того, нужно было учитывать Эмили. Любое папино решение было в этом доме непреложным всегда, и в этот раз тоже. Я это знаю, потому что слышала их перешептывание в одну темную летнюю ночь, когда все остальные уже спали, устав от хлопот с маяком и усилий по сбору урожая и запасанию еды.

Я хорошо помню тот разговор. Собственно, само обсуждение моей учебы не запомнилось. Оно растворилось в сотнях других, непреднамеренно подслушанных несущественных реплик. Но я запомнила этот разговор из-за других слов, которые произнесла моя мать, слов, запавших мне в душу, слов, которые открыли мне глаза и определили курс всей моей жизни. Папа натягивал сапоги, чтобы кое-что сделать по хозяйству, прежде чем поспать несколько часов. Я только слезла с ночного горшка, который мы ставили на ночь в углу, и забралась обратно под одеяло, прижавшись к Эмили. Родительские голоса плыли в тишине вечера, когда даже озеро спало под усыпанным звездами потолком летнего неба и не хотело вступать в разговор.

— Мы неплохо справлялись с ее обучением все эти годы, — сказал папа, так тихо, что я едва могла слышать. — Не вижу причин сейчас что-то менять. Кроме того, было бы неправильно отправить в город только одну из них. А отпустить другую мы не можем.

Сквозь сонные полузакрытые глаза я увидела, как мамина тень вышла на улицу, когда свет маяка пробежал сквозь открытую дверь по дому и вернулся обратно к спокойной, темной воде.

Меня это не заботило. Я не хотела покидать остров, хотя мне и нравились редкие поездки в город, и я позволяла себе лелеять мысли о школе, одноклассниках и уроках. Но я любила свободу, звуки озера, ветра в деревьях. И у меня была Эмили. Я засыпала, сон подбирался и окутывал меня и сестру.