Мирабо - читать онлайн книгу. Автор: Рене де Кастр cтр.№ 76

— Когда у вас есть в Генеральных штатах такой брат, как ваш, а вы — это вы, лучше предоставить говорить брату, а самому помалкивать.

Запоздалая дань уважения Оноре Габриэлю! Эти слова вырвались у старого человека, которому оставалось жить всего несколько дней. Преодолев порыв восторга, выразившийся в этом признании, Друг людей уже не выпускал из рук своего злобствующего пера.

8 июля 1789 года, как раз перед смертью, маркиз де Мирабо написал последнее письмо, чтобы покрыть позором и своего сына, и Собрание, которое тот только что покорил своим умом:

Перо выпало из рук старого философа; примчавшиеся дети застали лишь поваленный молнией дуб. Дурной отец, неверный муж, отвратительный управляющий, Друг людей отдал душу, которой у него не было, Богу, в которого не верил.

У его смертного одра старая верная любовница госпожа де Пайи пролила несколько слезинок, прочертивших грязноватые канавки среди замазанных румянами морщин; слуги суетились, тревожась из-за задержки жалованья.

Мирабо думал о Собрании, где его присутствие было так необходимо, тогда как над Парижем, неожиданно узнавшим об отставке Неккера, собиралась гроза.

«Смерть унесла прекрасного гения», — написал Мирабо Бальи, пока шли приготовления к похоронам. В «Письмах к избирателям» он поместил надгробную речь: «Смерть моего отца, осмелюсь сказать, повергла в траур истинных граждан мира».

У истинных граждан мира тогда были более насущные заботы, нежели хоронить Друга людей и оплакивать его кончину; 13 июля 1789 года французов более занимало их будущее, нежели их славные покойники.

В тот день граф и виконт де Мирабо шли с непокрытыми головами по улицам Аржантея за гробом своего отца. «Да здравствует Мирабо-рябой!» — кричала многочисленная толпа, не упустившая случая порукоплескать народному защитнику. После завершения церемонии распечатали завещание. Друг людей назначил единственным наследником своего второго сына, виконта, ведь только он мог законно продолжать его род. Габриэлю Оноре не досталось ни денег, ни благословения. Человек, на которого Франция возлагала тогда свои главные чаяния, был вынужден проститься с последней надеждой привести в порядок свои материальные дела: весь в долгах, без веры в настоящее, недееспособный, отныне он был обречен, что бы он ни делал, на обвинения в продажности; состояние, на которое он так рассчитывал, окончательно от него ускользнуло…

Но пока у него были более неотложные проблемы. По возвращении в Версаль Мирабо узнал о невероятных событиях, произошедших со времени его отъезда. Неккер уехал в неизвестном направлении; Бретейль сформировал коалиционное правительство, в которое теперь входили де Брой, Фулон, Барантен, Вильдей, Ла Вогюйон; от предложенного поста отказался только маршал де Кастр.

Узнав об этих переменах, Париж восстал; толпа стекалась к Пале-Роялю. Ходили противоречивые слухи: принц де Ламбеск якобы велел стрелять по толпе, Безенваль оцепил квартал Военной академии, биржа закрыта.

В Версале Собрание послало делегацию к королю, протестуя против отставки Неккера. Людовик XVI ответил, что он сам себе судья и не намерен менять своего решения.

Появились еще более тревожные вести: были якобы составлены проскрипционные списки; Сьейесу, Ламету, Ле-Шапелье, возможно, еще Лафайету и Мирабо грозил арест.

Мирабо в очередной раз храбро возвысил свой голос, чтобы добиться вывода войск; вместе с большой группой своих коллег, он провел теплый вечер на террасе Оранжереи. Из глубины ночи доносились крики пьяных солдат; потом вдруг громом разразилась новость: «Парижский народ штурмом взял Бастилию».

По невероятной иронии судьбы, крепость, символизировавшая тайные приказы, произвол, деспотизм, была взята в тот самый момент, когда могильщик опустил на грудь Друга людей камень, из-под которого не сбежишь.

VIII

Катилина — так отныне именовали Мирабо ^[41]. Упоминание об этом можно найти и в мемуарах, и в устных призывах, начиная с госпожи де Сталь, которая писала: «Можно сказать, что во всех исторических эпохах существуют люди, которых можно рассматривать как представителей одновременно доброго и дурного начала. Таковыми были Цицерон и Катилина в Риме; таковыми стали г-н Неккер и Мирабо во Франции. Мирабо, который все знал и все предвидел, использовал свое всесокрушающее красноречие, лишь для того, чтобы пробиться в первые ряды, откуда его изгнала его безнравственность», и заканчивая знаменитой репликой какого-то депутата, воскликнувшего в конце августа, в тот самый момент, когда Париж в первый раз собирался идти на Версаль: «Катилина у ворот Рима, Катилина грозит перерезать сенаторов, а вы задаетесь пустым вопросом: есть ли повод для дискуссии?»

Сравнение Мирабо с Катилиной было прекрасным риторическим приемом; прозвище было подобрано, и весьма удачно, для того, чтобы погубить человека, чья сила пугала и чьих действий боялись. Вот и все, но это говорит о многом.

Было бы скучно пересказывать день за днем события тех тяжелых недель. Роль Мирабо в них выглядит противоречивой для тех, кто знал потайные закоулки его души, и чисто демагогической для тех, кто чересчур упрощал его образ. Он вел тщательно просчитанные атаки, чтобы в конце игры выстроить конституционную монархию, при которой он стал бы всемогущим министром; тогда он смог бы спасти Францию и королевскую власть. Но не он один вел боевые действия, а зачастую его голос раздавался посреди свежих руин.

15 июля Мирабо появился в Собрании; он призвал коллег составить новое обращение к королю; в этот момент объявили, что Людовик XVI придет к депутатам. Тогда-то и прозвучала знаменитая фраза о том, как вести себя при появлении монарха: «Пусть безмолвное почтение будет первым приемом, оказанным монарху в тяжелую минуту. Молчание народов — урок королям».

Возможно, это монсеньор де Люберсак, епископ Шартрский, очень кстати процитировал старинные строки Жана-Батиста Бове, епископа Сене. Мирабо они показались столь удачными, что он приписал их себе в «Письмах к избирателям», и не столько из тщеславия, сколько потому, что они прекрасно передавали его чувства. Он пытался внушить коллегам спокойствие, когда король явился, чтобы призвать представителей народа помочь ему восстановить порядок.