Могила Ленина. Последние дни советской империи - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Ремник cтр.№ 138

Забавно было то, что для фильма Невзоров не взял интервью ни у одного литовца. Встретившись с ним в Ленинграде, я спросил, почему. “Ну, я мог бы показать, как люди машут своими любимыми литовскими флагами, но я этого не сделал”, — ответил он. Еще бы! Репортаж был армейским заказом, а продюсерами выступили КГБ и КПСС.

Фильм Невзорова и поддержка, которую он получил в Кремле, ужасали почти так же, как сами события в Вильнюсе. Это был крайне дурной знак. Верховный Совет с подачи Лукьянова распорядился трижды показать “Наших” по главным каналам. “Правда”, которой несколько лет доставалось от “600 секунд”, теперь называла Невзорова блестящим профессионалом и отважным человеком. Фильм Невзорова — убедительное доказательство того, что “ответственность за смерть ни в чем не повинных людей лежит на главном литовском «демократе» — Витаутасе Ландсбергисе”, писала газета.

После “Наших” рейтинг Невзорова несколько понизился. Некоторые демократически настроенные зрители говорили, что теперь им тошно смотреть на Невзорова. Но тот относился к этому спокойно. Его небольшая лениградская студия превратилась в штаб-квартиру местных реакционеров. Каждый день сюда набивались консерваторы из Ленсовета, отставные милиционеры, члены обществ “Родина” и “Объединенный фронт трудящихся”: они приходили посмотреть на него и попросить его рассказать в эфире об их несчастьях (евреи! менты-ы! Ельцин!). Чтобы гости чувствовали себя как дома, Невзоров украсил студию сувенирами царской эпохи, бронежилетом и классическим большевистским плакатом времен Гражданской войны. Невзоров, правда, несколько подредактировал его текст: “Ты убил демократа сегодня?”

В течение следующих недель Невзоров снял новые короткометражки, в которых националистическая пропаганда только усилилась. В Риге он славил “Черные береты”, разгромившие местное отделение милиции (результат — по меньшей мере пятеро убитых). Он без устали рекламировал полковника Алксниса, который пытался склонить Горбачева “закончить дело”, начатое в Литве.

Метод Невзорова от выпуска к выпуску не менялся и был прост. Целью было запугать зрителя до смерти во славу Родины. Невзоров предрекал, что, если Прибалтийские республики получат независимость, Ленинград наводнится беженцами, сотнями тысяч беженцев. “Здесь будут палаточные города, голод, драки, убийства, и это притом что в городе столько оружия!” Те, кто был с ним заодно, назывались “наши”. Те, кто был не с ним, назывались “радикальным отребьем”.

Невзоров утверждал, что он совершенно независим, но тем не менее густо умащал елеем КГБ и армию — “единственные институты, удерживающие страну от распада”. Ленинградская газета “Час пик” сообщала, что в Общественный комитет по поддержке и защите телепередачи “600 секунд” входило восемь директоров крупных оборонных предприятий и руководителей областного ВПК. Невзоров то и дело хвалился, что министр обороны Дмитрий Язов подарил ему охотничье ружье, и напоминал, что его дед был офицером КГБ и служил как раз в Литве. “Говорят, что я вылитый дед. Он был героем, был не раз ранен при выполнении заданий. Я очень горжусь этим, — заявлял Невзоров. — КГБ — отличные ребята”.

Невзоров пояснял, что они с Горбачевым, скорее всего, временные союзники, просто из-за “совпадения позиций”. Себя он скорее относил к людям с ружьем, к солдатам, носителям “идеалов Петра Великого и Александра Невского. Это наши великие русские защитники. Посмотрите: в стране хаос. Лучше ввести танки сейчас, пока не погибли сотни и тысячи человек… Да, военный переворот, временная военная диктатура. Это логично. Если в обществе нет здоровых сил и все движется к хаосу, вполне естественно, что власть возьмет структура, способная поддерживать дисциплину и порядок”.

Мои вопросы о телевидении Невзоров счел “жалкими, обычным скулежом”. По его словам, он был прагматик. “Телевидение и газеты — всего лишь оружие. Они промывают людям мозги. Журналист всегда кому-то служит. Я служу моему Отечеству, моей Родине. «Пятое колесо» занимается изощренной пропагандой против государства и порядка. А у меня с цензурой проблем нет. Так что если начальник ленинградского ТВ вызовет меня к себе и скажет: сделай то-то и то-то, я ему отвечу: «Пошел на хуй»”.

И с этими словами Невзоров вернулся к битве за Родину. Выйдя от него, я зашел в студию “Пятого колеса”, где все силились придумать, как обойти цензуру и ославить невзоровскую продукцию. Ничего не получалось, и редакция была в унынии. Один из ведущих журналистов Виктор Правдюк сказал мне: “Нас еще не удушили, но их пальцы смыкаются у нас на горле”.

С каждым месяцем 1991 года консерваторы становились все агрессивнее. Каждая следующая победа разжигала их аппетит. Всем было ясно, что происходит. На публичных и закрытых встречах на Горбачева обрушивался коллективный ор генералов, представителей ВПК, партийных аппаратчиков и начальников КГБ. Они требовали, чтобы он отвернулся от своих советников-реформаторов. Он подчинился. Они обвиняли его в “потере” Восточной Европы, в “триумфах” Германии и США, в “развале” Союза и партии, в “ослаблении” вооруженных сил. Председатель КГБ Владимир Крючков произносил речи о том, что политка перестройки первратилась в план по уничтожению СССР, не менее антисоветский, чем самые коварные замыслы ЦРУ. Встретившись в Москве с Ричардом Никсоном, Крючков сказал: “Мы уже по горло сыты демократизацией”.

В атмосфере физически ощущалась паника, густел запах страха от возвращавшегося прошлого. “Московская весна” 1988-го была давно забыта. В разговорах с друзьями Александр Яковлев говорил, что скоро они встретятся в Сибири, “у какой-нибудь стенки”. В этом юморе висельника была только доля шутки. В газетах печатали слухи о том, что КГБ приказал “подновить” исправительно-трудовые лагеря в Восточной Сибири.

Горбачев старался сохранять внешнее спокойствие, но можно было заметить, что и он порядком напуган. Однажды зимой, после дневного заседания Съезда, я увидел его поднимающегося по лестнице. И как часто бывает от неожиданности при нечаянной встрече, я по-идиотски выпалил первое, что пришло в голову: “Михаил Сергеевич, говорят, вы смещаетесь вправо”.

Горбачев остановился и посмотрел на меня. Его рот растянулся в натянутой, болезненной улыбке. “На самом деле мне кажется, что я хожу кругами”, — ответил он. Так отпираться было впору проштрафившемуся школьнику или его измотанному родителю. Слышать такое от Горбачева было печально. На что еще он готов был пойти ради умасливания этих людей? Возможно, Горбачев думал, что он ведет с реакционерами тонкую дипломатическую игру и тем самым выигрывает время. На самом деле он бесповоротно разрушал свое политическое будущее. Чем больше он нападал на Ельцина и Ландсбергиса, тем больше способствовал их популярности. Человек, выстраивавший собственный образ и тактику партии, оказался не в состоянии совладать с новыми политическими формами, благодаря ему и народившимися. Его компромиссы, его невозможный язык — все это его подводило. Большой человек теперь выглядел слабым, озлобленным и растерянным. В прайм-тайм он клеймил по телевизору “так называемых демократов”, которые получают указания из “зарубежных исследовательских центров”. Что это, откуда взялось? Ельцин обвинил Горбачева в предательстве народа — и никто не спешил уже на защиту Михаила Сергеевича.