– Теперича же я стал много думать о возможном применении флота для сокрушения турецкой эскадры в Архипелаге, ежели планам нашим на суше не суждено будет сбыться.
– Не сумлевайтесь, граф, я буду всегда на вашей стороне. Убежден, что Порта тоже не страшится нашего флота и думает легко потопить нас в Архипелаге, а, значит, поспешит уйти из Мраморного моря и пройти Дарданеллы. Вот тогда нам и представится случай показать миру силу русского флота.
Глаза Алехана засветились юношеским восторгом.
– Завтра же осмотрю с тобой корабли. Нашим морякам свежие овощи и мясо нужно, хлеб и прочее. В Ливорно ныне сахар по полтине за фунт торгуют, хлеб по гривеннику. Деньги, видишь, немалые. К руке сказать, согласно уведомления Государственного Казначейства на чрезвычайные расходы Спиридову передано 480 тысяч рублёв.
– Верно, граф, основная сумма на сохранении у Спиридова на «Святом Евстафии», часть денег по его распоряжению доставили на сохранение ко мне на корабль в золотых червонцах.
Грейг в очередной раз подавил зевоту и чуть привстал из-за стола:
– Однако, ваше сиятельство, уже поздно, пора мне возвращаться на корабль.
– Капитан, ты же не Спиридов, чтобы по ночам за картами у свечи сидеть. Здесь в Италии столько развлечений! Театр, знаешь ли, отменный, а какие ахтёрки! Завел я здеся знакомства знатные, многие желают уважить. Давай, оставайся, капитан, ты у меня ныне – первый из гостей. Для тебя и времени своего не пожалею.
– Благодарю граф, но служба обязывает, да и офицеры заждались не спят…
Несколько недель ушло у Алехана, чтобы разобраться в делах прибывшего отряда кораблей и познакомиться на деле с работой морских офицеров и служителей. Снять с мели пакетбот пока никак не удавалось, и он нервничал. Граф провел во дворце весь день и никого из незваных гостей не принимал. Наконец, к вечеру он вызвал к себе своего секретаря, майора Сергея Домашнева, и помощника секретаря, волонтера, князя Фёдора Козловского. На столе у графа стояла откупоренная бутылка дешевого вина, сыр и хлеб. Фёдор сидел тихо, когда Алехан наговаривал секретарю послание в Санкт-Петербург лично императрице:
««Почтальон» сел на мель, и тому уже недели две, и по сековое время стащить не можем, употребляя всевозможные средства. Признаюсь чистосердечно, увидя столь много дурных обстоятельств в оной службе, так: великое упущение, незнание и нерадение офицерское и лень, неопрятность всех людей морских, волосы дыбом поднялись, а сердце кровью облилось… Дошли до того, что ни провианту, ни денег у себя, ничего не имеют. Признаться должно, что, если бы все службы были в таком порядке и незнании, как эта морская, то беднейшее было бы наше отечество; но скажу и то, надеемся теперь уже крепко, что дурноты все уже миновались, и всё теперь пойдет. Таковы-то наши суда, есть ли б мы не с турками имели дело, всех бы легко передавили, не нужно б было много с ними драться, а только за ними гнаться, они бы из гавани не выходили по незнанию офицеров… Недостаток есть велик в лекарях и их помощниках, я стараюсь их приискивать. Я намерен всеми способами домогаться, чтоб все морские убытки возвратить»…
Получив сие послание, Екатерина поспешила отправить ответ: «Что же делать, впредь умнее будут. Ничто на свете нашему флоту столько добра не сделает, как сей поход. Всё закоснелось, и гнилое наружу выходит, и он будет со временем круглехонько обточен!…»
Глава 3
Всегда лучистый Вильфранш-Сюр-Мер, окончательно обезлюдев в часы сиесты, изрядно надоел нам редким звоном колокольчиков пустующих бутиков и мертвой тишиной злачных мест.
Мне не терпелось вернуться к своим рутинным делам, и я направился к машине, удачно припаркованной неподалеку от средневековой крепости. Клер молчала и, опустив голову, вела Мартина на поводке, а я крутил на пальце ключи, призывая спутников прибавить шагу. Однако, снова проходя мимо памятников Орловым и Ушакову, Клер вдруг замедлила шаг и остановилась. Февральское солнце клонилось к закату, отражаясь в желтых латунных табличках, укрепленных на постаментах под бронзовыми бюстами героев российской истории. Клер щурила глаза, всматриваясь в темно-коричневый лик Алексея Орлова, и, казалось, не обращала никакого внимания на мои намеки поспешать. Мартин дважды дернул поводок, но, в конце концов, повинуясь воле нашей знакомой, сел на задние лапы, заставляя меня тоже остановиться. Мне совсем не хотелось снова заводить разговор об Орловых, поскольку о русских героях нашего прошлого уже было сказано предостаточно. Однако пауза затянулась, и я, внимательно перечитав еще раз написанное на табличках, первым обратился к своей безмолвной спутнице:
– Только посмотри, Клер, и тут ошибка, пожалуй, даже двойная.
– Где? – спросила она, оторвав взгляд от бронзовых братьев.
– А в табличке под бюстом Алехана. Здесь написано, что он князь, однако князем среди пяти братьев Орловых был только Григорий, остальные носили титул графа. Во-вторых, написано, что Алехан – адмирал, что тоже неверно. Вот на табличке, что под бюстом его брата Фёдора, всё верно – он граф и генерал-аншеф. И вообще, если бы мне пришлось заниматься установкой памятников, то наверняка вместо Ушакова, который к здешним краям особого отношения не имеет, установил бы сразу еще два бюста сыновей Фёдора Орлова.
– А что, они тоже имеют какое-то отношение к Франции? – произнесла Клер.
Я присвистнул и покачал головой, глядя на Клер.
– Знаешь, Фёдор никогда не состоял с кем-либо из своих многочисленных женщин в законном браке, однако же создал две гражданские семьи с дочерьми купца и полковника. Его жены родили ему шестерых сыновей и двух дочерей. Незадолго до своей смерти, а умер он в пятьдесят шесть лет, Фёдор уговорил императрицу Екатерину даровать своим «воспитанникам» права потомственных дворян и фамилию Орловых, но, разумеется, без графского титула. Так вот, два старших сына Фёдора, драчуны и забияки, как и все Орловы, стали генералами, оставив большой след в истории отношений России с Францией. Один, что помладше, Михаил, вместе с царем Александром I, подписывал капитуляцию Парижа в 1814 году, причем текст капитуляции по просьбе царя составил собственноручно. Известен он в России также тем, что написал книгу по истории капитуляции Парижа. И еще, изучая историю Франции, он первым из всех русских издал труд по теории государственного кредита, и тем самым занял выдающееся место в истории финансово-экономической науки, жаль только, что об этом мало кто у нас в России знает. Но Франция глубоко тронула душу Михаила своим свободомыслием, и он, оставив государственную службу, стал одним из главных руководителей по подготовке восстания против самодержавия, что произошло в Санкт-Петербурге на Сенатской площади в 1825 году. Царь Николай I и его брат Константин полагали, что первым следует повесить именно Михаила Орлова. Они заточили Михаила в Петропавловской крепости и включили в список на казнь, но вмешался его брат – Алексей Федорович Орлов, большой друг и верный соратник Николая I, он-то и спас брата от виселицы. Даже Герцен считал, что, если бы не брат, то Михаилу была бы как минимум гарантирована пожизненная ссылка в Сибирь. А так его просто оставили в покое – продержали месяц в тюрьме, и отправили в деревню под тайный надзор. Брат же его, Алексей, стал выдающимся сановником. Он тоже воевал против французов при Аустерлице, а в Бородинском сражении получил аж семь ранений. Сам дослужился не только до графского титула, но, как и дядя его Григорий, стал князем. Был награжден всеми высочайшими орденами России. Но главное – он имеет непосредственное отношение к Вильфраншу: именно Алексей возглавлял российскую делегацию на Парижском конгрессе по итогам Крымской войны в 1856 году и подписал от России «Парижский трактат». По итогам войны в Крыму мы потеряли право иметь свой флот на Черном море, и поэтому были вынуждены арендовать для нужд российского флота бухту Вильфранша по соглашению с Королевством Сардинии, которому тогда она принадлежала. Интересно, что Николай I перед самой своей, во многом загадочной, смертью в 1855 году очень долго беседовал тет-а-тет с Алексеем Федоровичем. О чем они говорили – история умалчивает до сих пор. Жена же царя Николая I, Александра Фёдоровна – дочь прусского короля и самая красивая российская царица по мнению некоторых историков, памятник которой ещё каких-то пару лет назад стоял на этом самом месте лицом к Орловым, способствовала, всё в том же 1856 году, своим знаменитым приездом на лечение в Ниццу развитию и процветанию здешнего края. Имя «Алексей» Фёдор дал сыну в честь своего брата Алехана. Клер, обрати внимание, что Алехан на памятнике обращен к морю своей левой щекой, которая, по описаниям писателя-историка Валишевского, имела шрам от уха до уголка губ. А если принять во внимание, что Алексей был похож на Григория и оба часто изображались одетыми в шлем и мундир Кавалергардского полка, как и в данном случае, плюс то, что шрам Алехана в изображениях нигде не присутствует, к тому же здесь еще и написано, что он князь, то нет ничего удивительного, что ты принимала его за Григория – фаворита Екатерины II.