– Святое молоко Мадонны, – тихо сказал он, поднося его к губам Екатерины для поцелуя.
Она с чувством приложилась к сосуду, в сердце моля Марию благословить ее сыном. И внезапно почувствовала уверенность, что так и будет. Сердце преисполнилось благодарностью.
Когда Екатерина вышла на солнечный свет, вокруг нее столпились люди. Они просили ее благословения и желали ей счастья.
– У вас там мальчик, госпожа моя! – крикнула ей какая-то женщина. – Я вижу это по тому, как вы его несете.
Только незнакомка произнесла эти слова, ребенок шевельнулся. «Теперь уже недолго», – подумала Екатерина, радуясь в душе словам женщины не меньше, чем обретенной в святилище уверенности. Уже почти сбылось. Только бы роды прошли удачно, а там все будет хорошо.
Генрих захватил еще один город – Турне. Суррей и Уорхэм доставили Екатерине это известие, когда она сидела в саду Ричмонда.
– Это французский город, но он лежит в отдалении от других, в Бургундии, – объяснил Суррей.
– Его милость творит чудеса, – сказала Екатерина. – Одержать столько побед! И выйти из битв невредимым. Бог действительно не оставляет его своим попечением.
– Гонец сообщил, что король после этих усилий стал бодрее, чем был прежде.
– Не знаю, как он выдерживает это, – заметил Уорхэм.
– Вы знаете короля – он никогда не может сидеть тихо и спокойно, – с улыбкой проговорила Екатерина.
Странно, но у нее сложилось впечатление, что ни Суррей, ни Уорхэм не радовались новостям так, как должны бы были.
– Теперь он перейдет к большим делам, – добавила она. – Я начинаю верить, что он действительно завоюет Францию.
– Мы все надеемся на это, мадам, – отозвался Суррей. – Но уже осень, пора военных кампаний заканчивается. Король находится в Лилле со своими союзниками. Они договариваются о том, чтобы сообща напасть на Францию не позднее следующего июня.
– Еще король желает устроить брак принцессы Марии с эрцгерцогом Карлом, – добавил Уорхэм.
– Это хорошие новости, – одобрила Екатерина. – Союз с сыном королевы Хуаны укрепит узы дружбы между двумя нашими народами.
Она с горечью вспомнила о своей сестре: та все еще томилась в Тордесильясе, от нее не поступало никаких известий. Екатерина часто молилась, чтобы Хуана зашла в своем безумии достаточно далеко и не понимала, что с ней приключилось. Задумывалась она и о том, как относится к матери Карл, не повредила ли ему разлука с ней и ужасная кончина отца. Бедное дитя – остаться фактически сиротой так внезапно, ему ведь всего тринадцать. Ее материнское сердце сжалось от боли. Дай Бог, чтобы живая и красивая принцесса Мария принесла радость в его жизнь.
– Люди одобрят этот союз, – сказала Екатерина. – Благодарю Бога, что все складывается для нас хорошо после стольких недель тревог и беспокойства.
– Все это было тяжелым испытанием для вашей милости, – поддержал беседу Уорхэм. – Вы ждете ребенка, и за это мы особенно должны благодарить Бога.
– Вы забыли, архиепископ, кто была моя мать! – Екатерина засмеялась. – Я чувствовала себя очень хорошо и вполне справлялась с делами, которые мне выпали.
– Король здесь! – крикнула Мария, едва переводя дух. – Я только что видела его с галереи, он въезжал через арку дома при воротах с небольшой свитой.
Екатерина встала, расправила складки юбки и поправила чепец. Времени переодеваться не было. Она взяла зеркало и пощипала свои бледные щеки. Как ждала она этого часа – целых четыре месяца! И как в конце концов стала бояться его.
Теперь она жалела, что не написала ему, но не было никаких гарантий, что он получит письмо на пути к дому. Да и желания писать у нее не было. А теперь слишком поздно, и он сразу все узнает…
– Кейт! Кейт!
Она слышала, как Генрих выкрикивает ее имя, слышала приближающиеся нетерпеливые шаги. Судя по звукам, он был не один. Но вот и он, с головы до ног – вернувшийся герой, выглядит таким возмужалым и прекрасным в костюме для верховой езды и как будто стал выше ростом. К тому же теперь его окружала незнакомая и манящая уверенность в себе.
– Я примчался во весь опор! – Генрих прижал Екатерину к себе, накрыл ее губы своими, не обращая внимания ни на помощников, жадно взиравших на них, ни на усмешки Брэндона, Комптона и Болейна.
– Мой господин, я так горжусь вами! – сказала она ему, когда смогла заговорить. – Глаза мои жаждали видеть вас. Прошло столько времени. Я едва могу поверить в то, что вы наконец-то здесь.
– Я скучал по вас, моя дорогая. – Генрих снова поцеловал ее, а потом промурлыкал на ухо: – Не отделаться ли нам от всех этих людей, чтобы побыть наедине?
– Мне бы хотелось этого больше всего на свете, – прошептала она.
Пока ничто в его поведении не указывало на понимание: он нашел ее не такой, как ожидал. Однако Генрих был хорошим притворщиком. Екатерина взмолилась о том, чтобы он не стал укорять ее, когда они останутся вдвоем.
Он не укорял. Вместо этого занял стул у камина и посадил ее к себе на колени, заключил в объятия и целовал, на этот раз долго и страстно.
– Боюсь, я взвалил на вас слишком много, – мягко сказал он. – Мне рассказали, что случилось. Мне очень, очень жаль. – Он обнял ее крепче.
Екатерина крепилась, чтобы не заплакать. Ничто не должно было омрачить их воссоединение.
– Мне тоже очень жаль, Генрих. Я сожалею, что не оправдала ваших надежд. Нужно было лучше заботиться о себе, но столько всего приходилось делать, и я была счастлива заниматься этим.
Нельзя допустить, чтобы муж подумал, будто она сердится на него за то, что он возложил на нее столько обязанностей.
– Это воля Божья, – сказал Генрих, и лицо его напряглось, – мы не должны роптать. Он благословил нас многим другим. Больше всего меня заботит ваше здоровье.
Екатерина вспомнила о долгих часах родовых мук, о боли, крови, маленьком хрупком тельце, которое отчаявшаяся повитуха встряхивала, пытаясь вызвать дыхание. Но младенец лишь тихо захныкал, а потом обмяк, восковой и безжизненный в руках бабки, когда сама родильница раскрыла рот в беззвучном крике…
– Я почти пришла в себя, – солгала Екатерина. – Видеть вас, мой Генрих, – это все, что мне нужно для восстановления сил.
– Благодарение Господу! Кейт, мы не должны скорбеть, потому что пришло время радости. Пойдемте, я поприветствую дам!
В эту ночь он возлежал с ней, несмотря на то что кровотечение еще не совсем прекратилось. Екатерина знала: ей надо худеть и ее груди потеряли упругость, после того как молоко пропало. Беременности сказались на ее теле. И чего ради все это?
Но Генрих получал свое удовольствие с той же страстью, что и прежде, хотя и старался быть нежным, заботясь о ее чувствах. После этого он поцеловал Екатерину и затих, обнимая ее.