Екатерину это заявление просто убило. Ей было не найти слов, чтобы возразить – нет, она не больна, она выздоровела, избавилась от своего недуга. Это было настолько унизительно, что описать нельзя, и надрывало сердце. Теперь Екатерина сожалела, что так долго не могла набраться храбрости и посоветоваться с кем-нибудь из своих врачей. Она понимала: для Генриха вполне естественно испытывать отвращение к ее тайным недомоганиям, хотя она была почти уверена: ее болезнь не заразная, просто неприятная. На самом деле она даже мимоходом подумала, не является ли этот ее недуг корнем постигшего Генриха духовного кризиса. Но зачем же проявлять такую грубость?
Ей стало легче, когда за Генрихом тихо затворилась дверь. К счастью, он не зажег огня и не увидел, как пылают ее щеки. Тем не менее она продолжала плакать о своей утраченной любви и обливаться слезами стыда. Будет ли еще когда-нибудь между ней и Генрихом любовь и нежность?
После той ночи король стал реже приходить в ее покои и к ее столу. Вскоре выяснилась и причина этого: госпожа Анна была помещена в Гринвиче в очень милых покоях рядом с покоями короля.
Мария бушевала:
– Этой шлюхе дают деньги на содержание более роскошного двора, чем был у вашей милости!
– Мне кажется, они стараются постепенно приучить людей выносить ее, чтобы, когда великое событие свершится, оказываемые ей почести не посчитали странными, – заметила Мод.
– Думаю, люди оценивают ее по достоинству, – сказала Екатерина.
– Они ее ненавидят и ненавидели бы еще сильнее, если бы обладали властью! – заявила Мария. – Когда эта женщина отправляется на барке в Лондон, ей кричат: «Анка Буллен не будет нашей королевой! Не хотим Анку Буллен!» Мое сердце ликует, когда я слышу это!
– Единственное, отчего может возликовать мое сердце, – сказала Екатерина, – так это справедливое решение по делу короля. Но я не надеюсь, что оно будет вынесено в английском суде. Не могу понять, почему все так долго откладывается и отчего папа не может подтвердить законность разрешения. Ожидание меня просто убивает.
– Говорят, госпожа Анна тоже устала ждать, – вставила Гертруда Блаунт.
– Еще бы не устать! – проворчала Элизабет Стаффорд, которая, хотя и приходилась Анне теткой, терпеть ее не могла. – Ей почти двадцать восемь, уже далеко не юная дева.
– Я слышала, она вечно жалуется королю, и, очевидно, между ней и Уолси нет ни капли симпатии, – сказала Маргарет. – По какой-то причине она его ненавидит.
Екатерина вспомнила разгневанную девушку, которую лишили возлюбленного. Но ее обручение с Перси разорвал не один Уолси; кардинал выполнял распоряжения короля. Знает ли об этом Анна? Скорее всего, ее настроили против Уолси аристократические родственники Говарды.
Рождество выдалось невеселое. Трудно было почувствовать обычную в это светлое время радость, так как ум Екатерины тяготило множество забот. Уолси и Кампеджо были почетными гостями короля, однако Уолси отчетливо ощущал, что над его головой сгустились тучи. Приветствия Генриха были не такими сердечными, как прежде, и однажды за столом он, понизив голос, злобно заговорил со своим бывшим другом, с тем человеком, который когда-то считался безупречным в любом возможном деле. Напряженная атмосфера царила и на турнирах, и на банкетах, и на маскарадах, которые устраивали, по видимости, для развлечения кардиналов.
Для Екатерины единственным удовольствием было проводить время с дочерью: Мария приехала ко двору из Хансдона на праздники. Генрих вел себя как гордый и любящий отец и уделял Марии много внимания. Но Екатерина не раз замечала, с какой настороженностью и недоверием обращено к отцу маленькое серьезное личико дочери. Разумеется, девочка, хотя ей было почти тринадцать, уже что-то слышала о Великом деле.
Екатерина спросила Маргарет Поул, говорила ли Мария об этом когда-нибудь.
– Нет, мадам, и я не в том положении, чтобы поднимать этот вопрос. Я старалась как могла защитить ее милость от досужих сплетен, и ее двор строго предупрежден, но люди все равно болтают. Вы хотите, мадам, чтобы я поговорила с ней?
– Нет, Маргарет. Я сама.
Однажды утром Екатерина отвела Марию в сторонку и усадила:
– Думаю, вы уже слышали что-нибудь о так называемом Великом деле короля? – мягко спросила Екатерина.
Мария сглотнула:
– Да, мадам.
– Вас это не должно беспокоить. Ваш отец испытывает некоторые сомнения относительно разрешения на брак, данного папой Юлием, но папа Климент разбирает дело и прислал сюда кардинала Кампеджо, чтобы тот изучил этот вопрос вместе с кардиналом Уолси. Я не сомневаюсь в том, что вскоре все проблемы будут решены и его милость успокоится.
Екатерина думала, что справилась с задачей довольно хорошо, и если Мария наслушалась каких-нибудь более страшных историй, то слова матери успокоят ее. Однако Мария заговорила:
– Но мой отец хочет жениться на госпоже Анне Болейн.
Это был не вопрос, а утверждение. Разумеется, ребенок не мог оставаться слепым и глухим к тому, что происходит при дворе. Генрих о дочери не думал и не делал попыток беречь ее чувства.
– Если папа признает наш брак незаконным, тогда, разумеется, король сможет жениться снова, и ему хочется понять, будет ли госпожа Анна хорошей королевой.
Так говорил сам себе Генрих, но для постороннего уха это звучало неубедительно.
– Но в ней нет ничего королевского, и она не слишком любезна, – возразила Мария.
– Не слишком любезна?
– Она не проявляет уважения ко мне! И к вам! Я ее ненавижу!
Екатерина оторопела от того, какой злобой дышали слова дочери. Она никогда еще не слышала от Марии таких речей, и у нее защемило сердце: стало ясно, что девочка сильно страдает от всей этой злосчастной истории. Как мог Генрих, снова спрашивала себя Екатерина, причинять собственному ребенку такие страдания?
– Мы должны быть милосердны к ней ради короля.
Глаза девочки, больше не детские, вспыхнули злобой.
– Дорогая матушка, я не могу, даже ради того, чтобы порадовать вас. Она нехорошая женщина, она крадет у вас моего отца.
– Мария! – Екатерина крепко взяла дочь за плечи. – Никогда, слышишь, никогда не должен ни король, ни кто-либо другой слышать от тебя подобных вещей. Ты должна уважать его и не гневить в такое сложное время. Скоро все наладится, и госпожу Анну забудут.
Мария встала:
– Я молюсь об этом. Можно я пойду играть с куклами?
Екатерина смотрела, как дочь уходит, и у нее щемило сердце.
Анна решила не оставаться в стороне от празднеств, хотя никакой официальной роли у нее не было. В то время как Генрих и Екатерина принимали гостей при дворе, она делала то же самое в своих роскошных апартаментах. Придворные устроили там давку, стремясь попасть в фавор, и прыгали через головы друг друга, чтобы нанести визит пассии короля. Было ясно, что Генрих не хочет выставлять ее напоказ перед кардиналами, но Екатерина подозревала, что и сама Анна не желает сталкиваться лицом к лицу с ней, королевой.