Курьезы холодной войны. Записки дипломата - читать онлайн книгу. Автор: Тимур Дмитричев cтр.№ 75

Читать лекции мне нравилось всегда, и с ними я начал выступать ещё в школе, когда с удовольствием делился со своими сверстниками или младшими учениками рассказами об увлекательных путешествиях и географических открытиях, об интересных, но несколько забытых или не очень известных у нас тогда писателях и поэтах и по другим привлекавшим меня предметам. Эту работу я вёл и после поступления в институт, когда нередко выступал на предприятиях Москвы и в деревнях или городах Подмосковья, и продолжал ею заниматься и потом, находясь за границей, читая лекции в университетах и научно-исследовательских центрах США, Канады, Франции, Голландии и других стран, выступал с докладами на многочисленных международных научных конференциях.

Работая в МИДе, я состоял в его лекторской группе для чтения лекций на предприятиях города, в министерствах, НИИ, перед аудиториями офицеров и т. д., а однажды мне довелось даже выступить перед составом центрального аппарата КГБ в их большом актовом зале на площади Дзержинского (Лубянке). Кроме того, я по совместительству читал также лекции в Дипломатической академии и в Университете Лумумбы. Словом, ко времени моего привлечения для чтения лекций по линии ЦК у меня уже был накоплен в этом деле немалый практический опыт, который, видимо, и был учтён руководством лекторской группы моего министерства, когда, отвечая на очередной запрос ЦК, оно решило рекомендовать для этой работы и меня.

Тематика моих лекций по линии ЦК затрагивала общие актуальные вопросы международного положения на соответствующий момент, очень острые в тот период проблемы разоружения и советско-американских отношений, деятельность ООН, ближневосточный конфликт, бушевавшую тогда ирано-иракскую войну и другие проблемы. Как правило, конкретные темы лекций оговаривались заблаговременно, хотя в разных местах одного и того же города или области они могли быть разными. Иногда даже оговоренная до приезда тема по желанию местного руководства или слушателей менялась на другую, но, конечно же, в рамках общей компетенции лектора. Подобный незначительный разброс конкретных предметов выступлений трудностей не вызывал, так как, работая в МИД, мы каждодневно пропускали через себя массу информации и были хорошо осведомлены о международных делах в целом, не говоря уже о наших специализированных направлениях.

По давно выработанной привычке при выступлениях с лекциями у меня не было никаких написанных текстов, и в этом смысле я лекции не читал, а рассказывал. Естественно, я обдумывал материал рассказа для конкретной аудитории на отведённое время, заглядывал в справочники, уточнял цифры и другие необходимые данные, но, выходя на трибуну, никаких бумаг не брал. Кстати, именно таким же, в отличие от нашей традиции, был подход к лекциям на Западе, что облегчало для меня дело, когда я выступал там. Чтение или выступление по бумаге во многих странах аудитории ассоциируют с некомпетентностью говорящего, хотя в большинстве случаев подобное расхожее мнение вряд ли было справедливо применительно к нашим лекторам. Наши организаторы и слушатели настолько привыкли к тому, что им лекции, как правило, читались, что у них поначалу возникало некоторое недоверие к лектору, выступавшему без бумаги.

С таким отношением мне приходилось у нас сталкиваться и до того, как я впервые явился в ЦК к референту, который помимо обсуждения необходимых организационно-административных вопросов проводил своего рода дружеский инструктаж относительно того, как надо держать себя в качестве лектора Центрального комитета. В этой связи он упомянул среди прочего о необходимости не терять или не забывать где-то тексты своих лекций, чтобы избежать неудобных ситуаций, когда оказавшийся в таком положении лектор, как иногда случалось, отказывался от дальнейших выступлений. Он очень удивился, когда я ему сказал, что со мной такое случиться не может, поскольку написанных текстов лекций у меня пет, и читаю я их без бумаг. Мой ответ побудил референта призвать меня готовиться к лекциям тщательнее, чтобы чего-то пе забыть, не перепутать и не подвести ЦК. Я обещал следовать его совету.

Моя первая серия лекций по линии ЦК вне Москвы должна была пройти в Оренбургской области, в том числе в самом Оренбурге, в Ново-Горске, а также в ряде районных центров и даже в одном совхозе. Кстати, эта моя первая поездка возникла через 2–3 недели после смерти Л.И. Брежнева, произошедшей в начале ноября 1982 года. Она была частью целой широкой серии выездов специалистов из Центра под флагом ЦК в разные концы страны, имея, видимо, целью показать людям на местах сохранение твёрдости руководства системой и проявляемое к ним внимание из Москвы, что должно было внести в них чувство уверенности относительно незыблемости власти в условиях прихода нового вождя.

Выезд в Оренбуржье намечался на конец ноября, когда в тех краях уже наступила снежная зима. Чтобы избежать длительных задержек с самолётами из-за возможных снежных буранов, которые мощи там продолжаться по нескольку дней, организаторы рекомендовали ехать поездом, что было дольше, но в зимних условиях более надёжно. Так что в назначенный день я отправился с Казанского вокзала Москвы в Оренбург в очень приятном и уютном купе СВ. Этот довольно долгий путь был по-своему интересен, так как он пересекал широкие просторы России по её средней полосе, переходил через Волгу в Горьком (Нижнем Новгороде), опускался к югу на Казань и Куйбышев (Самару), а затем по приволжским степям через башкирское Южное Приуралье выходил к реке Урал и стоящему на его берегах Оренбургу. Такое путешествие позволяло вновь ощутить огромную протяжённость нашей страны, увидеть хотя бы из окна вагона её пейзажи и жизнь наших людей в этих краях.

Для меня было особенно любопытно, пусть и совсем коротко, взглянуть на места около станций Хованщина и Рузаевка, где я в детстве однажды провёл два месяца летних школьных каникул у родственников отца, который был оттуда родом, и там, в старой Пензенской губернии, частично были и мои корни. Там же в тот голодный 1949 год я в первый и последний раз в жизни почти восемь недель ел совершенно чёрный и жёсткий хлеб, испечённый из смеси ржаной муки и травы лебеды: другого хлеба там в те годы просто не было, а с другими продуктами дело обстояло тоже из рук вон плохо.

То, что я увидел во время коротких остановок на тех, да и других, станциях говорило об убогости, неустроенности, заброшенности и в целом бедности жизни. Порой даже казалось, что в стране война закончилась совсем недавно и что к восстановлению хозяйства только собираются приступать. Конечно, хлеба повсюду было достаточно, и он был настолько дешёвым, что люди даже кормили им скот, — это, по невероятному парадоксу советского хозяйствования, было выгоднее, чем заготавливать, или закупать корма. Но, кроме хлеба и водки, в продовольственных магазинах купить что-либо достойное для стола было нелегко. Да, было очень обидно за такую богатую страну и за такой талантливый народ, страдавшие почти постоянно от неурядиц нашей экономики… Зимний пейзаж без солнца, сопровождавший нас до самого Оренбурга, не способствовал облегчению возникшего в этой связи чувства щемящей грусти.

Оренбург, заложенный как крепость ещё при Екатерине Великой, видевший повстанческие отряды Емельяна Пугачёва и побывавшего здесь по его следам нашего великого Пушкина, лежал окутанный высокими сугробами. Проезжая часть большинства его улиц лежала неочищенной, а в некоторых местах замёрзший подтаявший снег превратил их в настоящие ледяные поля, по которым не могли нормально перемещаться ни транспорт, ни люди. Встретивший меня на вокзале референт местного обкома по дороге в гостиницу сообщил, что из-за неурядицы на улицах ему и многим другим жителям города в такие дни приходится добираться до работы, а потом и до дома пешком. Наша обкомовская «Волга» тоже была вынуждена несколько раз скользить и буксовать на почти пустых улицах. Так, по словам референта, бывало каждую зиму, а к концу лета и ранней осенью при сборе урожая зерновых проезжая часть асфальтированных периферийных улиц засыпалась зерном под открытым небом для его просушки и хранения в ожидании свободных железнодорожных вагонов для последующего вывоза, так как ёмкости местных элеваторов и транспортные возможности были очень ограничены.