Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Рис Вильямс cтр.№ 40

Итак, бедный старый Мартов. При кризисе он всегда бесстрашно шел вперед, сознавая роль своей небольшой группы, которая всегда твердо стояла в оппозиции к войне, к чрезмерной угодливости Керенского перед интересами буржуазии на родине и иностранного капитала, невыносимой нерешительности правительства; и затем он пал жертвой той же самой нерешительности. Он опять опоздал. Как он слеп, как глуп! Ибо сейчас, на данном этапе, когда правые меньшевики и правые эсеры действовали против новой революции, они на самом деле являлись контрреволюционерами. Они явно согласились на своих совещаниях до того, как прозвонил колокольчик, что они выйдут из игры. Теперь число их членов сократилось, и они не могли действовать, будучи в меньшинстве. Социалисты пришли к такому компромиссу, чтобы на них пало меньше позора. Большевики признали это и дали им место в президиуме. И что же он делал теперь? Разве мог он направить своих последователей плестись за меньшевиками и эсерами, с которыми они так яростно сражались? Куда они теперь могли пойти? Теперь народ был в Советах без их самоназначенных наставников, которые «носили красные розетки в петлицах и сами называли себя «революционными демократами». Где же могла оказаться группа Мартова ?

Однако Троцкий дал на это ответ.

Он рассказал, как он лежал на ковре рядом с Лениным в пустой комнате недалеко от Смольного – другие говорили, что одна из сестер Ленина принесла им пару подушек, – пока курьеры приносили им записки со съезда о том, что на нем происходит. Ленин решил, что Троцкий должен пойти и ответить на слова Мартова. Затем последовала короткая, но знаменитая речь Троцкого; голос его был наполнен презрением, вероятно, большим, чем было нужно, ибо существовала опасность, что какие-нибудь делегаты поддадутся просьбе Мартова насчет создания объединенного фронта социалистов или еще кого-то. Там были рабочие, которые знали, что согласно закону они не должны работать больше восьми часов, этот закон был введен вскоре после Февральской революции, однако он так и не вступил в силу; были люди, чьи жены стояли в очередях по нескольку часов за хлебом; и были солдаты, собиравшиеся в перегруженные поезда, направлявшиеся домой, или братающиеся с германскими солдатами через колючую проволоку.

Слова Троцкого были как удары хлыста. В частности, он сказал:

– Восстание народа не нуждается в оправдании. Мы открыто ковали волю народа к восстанию, а не к конспирации. Народные массы последовали за нашим знаменем, и наше восстание принесло победу. А теперь нам говорят: отмените свою победу, сделайте концессии, уступки, пойдите на компромисс. С кем, спрашиваю я. С кем мы должны идти на компромисс? С этими жалкими группами, которые бросили нас? Никто в России больше не остается с ними. Нет, никакой компромисс невозможен. Тем, кто покинул нас, и тем, кто уговаривает нас сделать это, мы должны сказать: вы жалкие банкроты, и вы отыграли свою роль. Идите туда, где вам место: на свалку истории!

– Тогда мы уйдем! – закричал своим хриплым голосом туберкулезника взволнованный, обиженный Мартов и начал прокладывать себе путь от сцены.

Измученные таким поворотом событий, желая убраться с этого жалкого спектакля, мы с Ридом поспешили выйти из зала. Нам нужно было пойти к Зимнему дворцу и посмотреть, что там происходит. Было примерно около часа дня.

Нам пришлось немного подождать, чтобы вся наша группа собралась. Наконец Брайант, Битти, Рид и я, дрожа, стояли на ступеньках Смольного. К нам еще должен был присоединиться Гумберг, он с кем-то договаривался, чтобы нас туда отвезли, если не до самого Зимнего дворца, который был в двух милях от Смольного, то хотя бы поближе к нему, чтобы можно было быстро дойти пешком.

– Могу понять, почему и другие уходят, – сказал я. – Но Мартов! Неужели он на самом деле уйдет? А другие? Эти интеллигенты! Ведь они перенесли тюрьму, ссылку, Мартов заразился туберкулезом в сырых камерах и в Сибири, и все ради обожествленного народа. А потом, когда народ восстает со всем гневом и молниями, как яростный, свирепый, властный и деспотичный бог, наслаждающийся своей вновь обретенной властью, интеллигенты становятся атеистами. Они отвергают бога, который их не слушает. Они не могут контролировать бога и уползают, прячась в укрытие.

– Неплохо сказано, советую использовать, – заметил Рид.

У меня вызвал раздражение его профессиональный подход.

Но я все же воспользовался его предложением.

– Идемте, вон Алекс.

Все мы, пятеро американцев, и Гумберг написали о том, как мы ехали в огромном грузовике. Мы сбились в кучу в дальнем углу кузова, где стояли несколько матросов и казак из Дикой дивизии (как я истово надеялся, дезертир) ³⁶.

Матросы в своих бескозырках, с развевавшимися сзади ленточками, и казак в высокой косматой шапке из черного меха отодвинулись и дали нам место среди высоких кип листовок, ружей и амуниции. В добродушной манере, типичной для матросов, с которыми я разговаривал на Балтийском флоте (что отчасти выражает их уверенность в себе), нам было сказано:

– Нас здесь наверняка могут подстрелить, сами понимаете, но все равно поехали: мы вас прокатим с ветерком.

Один из них заставил Луизу Брайант снять со шляпки желтую ленточку. Красногвардеец вручную завел мотор и сел за руль. Мы поехали – чтобы распространять по городу листовки – с грохотом и тряской по булыжной мостовой. Улицы казались темными и пустынными. Однако как только мы в очередной раз рассыпали дождь из листовок, мужчины и женщины появлялись в дверных проемах и во дворах и с жадностью хватали их. Гумберг держал одну листовку в руках и при полутемном свете уличных фонарей зачитывал вслух:

– Листовки были отпечатаны и готовы сегодня еще в десять утра, – сухо сказал Гумберг.

Очень оптимистично. Однако и в два часа дня операция еще не была завершена. Поэтому они ждали, чтобы прибыл морской флот, и непрерывно посылали ультиматумы в Зимний дворец, устанавливая новые конечные сроки, после которых они собирались стрелять, если министры не сдадутся. А потом они собирались предоставить им другой шанс.

На стыке Екатерининского канала и Невского проспекта были возведены баррикады, и мы повернули назад. Это были самопровозглашенные мученики, которые прибыли несколькими часами раньше. (Съезд открылся в десять сорок утра, а сейчас было около двух часов дня.) Вместе с ними находились их жены и друзья, а также мэр Петрограда и крайне правые члены городской думы.