Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Рис Вильямс cтр.№ 39

Каменев выступал как председатель. Мы восприняли это без малейшего удивления, хотя он почти до конца возражал против восстания. Каменев только объявил распорядок дня, когда Лозовский, также противник восстания, зачитал сообщение от Петроградского Совета, и начался спор. Я невнимательно слушал, пока со стороны правого крыла возникли какие-то возражения по поводу процедуры. Петере развеял мои предчувствия, и сейчас я просто наслаждался.

Вдруг послышались грохот и глухие удары артиллерии. Делегаты вскочили на ноги, те, что сидели у окон, высунулись наружу. Юлий Осипович Мартов, стоя, попросил слова.

– Товарищи, начинается гражданская война! – объявил он. Голос его звучал хрипло, глухо, скорбно; как многие из тех, кто побывал в тюрьме и в изгнании, он был болен туберкулезом. – Первый вопрос – это мирное преодоление кризиса… Первый вопрос перед съездом – это вопрос власти, и он уже решен силой оружия на улицах!.. Съезд не должен сидеть сложа руки перед разгорающейся гражданской войной, исход которой может быть опаснее взрыва контрреволюции. Возможность мирного исхода лежит в образовании объединенной демократической власти. Мы должны избрать делегацию, которая начнет переговоры с другими социалистическими партиями и организациями.

И вновь через окна донеслись гулкие раскаты пушек. Вдалеке прозвучала ответная артиллерия.

Теперь все большевики должны были перейти к голосованию и, несомненно, посоветоваться с Лениным, а затем вернуться. Другие труппы также должны были посовещаться. Умеренные ожидали Ленина и большевиков, чтобы возразить резолюции Мартова. Судя по комментариям, которые слышались отовсюду, они были разочарованы. Но почему они должны были разочароваться? Именно меньшевики и эсеры раньше отвергли предложение Ленина пойти на компромисс. Луначарский объявил, что фракция большевиков «абсолютно ничего не имеет против предложения Мартова». Началось голосование; среди леса штыков взметнулись руки. Предложение было принято единогласно.

Между тем меньшевики не желали видеть объединенный фронт. Офицер-меньшевик из Двенадцатой армии, капитан Хараш, начал яростно отговаривать большевиков от окружения Зимнего дворца. Другой офицер сказал, что съезд «не имеет полномочий» в свете приближающегося Учредительного собрания. Делегаты-солдаты энергично перебивали их, требуя тех, кто бы стал говорить от их имени. Хинчук, позднее посол Советов в Берлине, зачитывая резолюцию правых большевиков, потребовал, чтобы были начаты переговоры с Временным правительством. Правый социалист визгливо выкрикнул решение своей фракции – сотрудничество с большевиками «невозможно», а сам съезд «не имеет полномочий».

Раздались свист и гиканье собравшихся; солдаты из окопов обвиняли офицеров, требуя, чтобы они покинули зал, как самозванцы.

– Корниловец! Контрреволюционер! Провокатор! – такими криками «приветствовали» Хараша, попросившего слова от имени делегатов с фронта.

Посреди гвалта Абрамович, представлявший Бунд (еврейских социал-демократов), сказал, что вскоре начнется обстрел Зимнего дворца, и члены муниципальной Думы, меньшевики и социалисты-революционеры, а также Исполнительный Совет крестьянского комитета «решили покончить с Временным правительством, и мы пойдем с ними!». Он пригласил всех делегатов присоединиться. «Безоружные, мы подставим грудь под пулеметы террористов».

Каменев закричал, что все, кроме идущих на компромисс, должны оставаться на местах, и зал покинули примерно восемьдесят наиболее решительных страстотерпцев.

И теперь, когда Мартов увидел, что не большевики блокировали какое-либо объединенное действие под его единогласно принятой резолюцией, но меньшевики и эсеры, представители Бунда и прочие разные маленькие группировки, он снова взял слово. Это была его возможность сделать нечто великое. Я был непоколебимым оптимистом и поэтому решил, что он и в самом деле что-то сделает.

– Он собирается воспользоваться случаем, держу пари, – сказал я Риду.

Как же я ошибался! И как хохотал надо мною позже Джон! Я не должен был быть так уверен, поскольку имел личный опыт общения с Мартовым, и этот опыт мог бы мне подсказать, что Мартов никогда не станет по-настоящему великим. Мартов заговорил со мной на Литейном проспекте, во время одной из грандиозных демонстраций в первые «июльские дни».

– Что вы об этом думаете? – спросил он.

Я стоял ошеломленный, не сводя глаз с надвигающихся волн из тысяч и тысяч людей, с красными флагами и знаменами, катившихся вдоль по улице, подобно широкой реке. Поскольку я все еще имел сложности с языком, я сначала промолчал, а потом запнулся. Он подумал, что я брызжу слюной от негодования, как он.

– Это не моя революция, – произнес он. Его глаза сверкали от гнева, а руки так резко вздымались вверх и падали вниз, что я боялся, что его пенсне выпадет у него из руки и разобьется об асфальт. Странное зрелище! Огромная демонстрация – батальон из Кронштадта, двадцать матросов, сильные, могучие мужчины, ступая твердым шагом, стремительно прошли мимо в то время, как мы стояли там; и Мартов, старый воин, вдруг впал в патетику, извергая бессильную ярость – нелепый знак для старых социалистов, настроенных против большевиков. Не то чтобы он обвинял большевиков, как подстрекателей, насколько я помню. Очевидно, он понимал, что это было спонтанное движение народных масс. Но разве это не было именно тем, чего так жаждали социалисты, о чем они говорили целых семьдесят лет? Но теперь, когда апатичные массы поднялись в грандиозном восстании, эти интеллектуалы были напуганы, в смятении. Именно они, интеллектуалы, были опекунами, хранителями или руководителями революции. Как у масс хватило безрассудной смелости взять все в свои руки? Поэтому Мартов взирал на непокорные, дерзкие ряды, проходившие мимо, так, словно демонстрация оскорбляла его.

Тем не менее мне все еще нравился старик Мартов. Что-то в нем было такое, что отделяло его от таких людей, как Дан, Либер ³⁵, конечно, как Церетели и другие вокруг Керенского; нечто, что проникает вам под кожу. И теперь я желал, чтобы гул в зале стих хотя бы немного, чтобы я мог расслышать его; я был уверен, что он произнесет великую речь, которая привлечет, по крайней мере, его группу интернационалистов-меньшевиков к новой советской власти, желая, чтобы хоть осколки партии склонились к работе с большевиками.

Я был разочарован. Он начал:

– Мы должны положить конец кровопролитию.

Мартова перебили: это лишь слухи, что льется кровь, кто-то сказал с места. Нет, упорствовал он, лишь прислушайтесь к пушкам. Этого нельзя было отрицать, ибо доносился приглушенный гул. Он представил резолюцию, объявляющую, что революция была совершена одними большевиками и с помощью «военного заговора», и потребовал, чтобы съезд приостановил заседания до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение со всеми социалистическими партиями.