Крупская оставила записки, объективные, и в то же время в сдержанных словах обрисовывавшие драматическую картину одиночества Ленина в последние несколько дней перед Октябрьским переворотом. Они поселили Ленина в квартире Маргариты Васильевны Фофановой, в больших апартаментах на углу Лесной улицы на Выборгской стороне, почти полностью занятой рабочими.
«Очень немногие приходили повидаться с Лениным – я, Мария Ильинична и иногда товарищ Рахья»
28.
Сама Крупская и Фофанова переносили послания от Ленина в этот период. Однажды, когда Крупская пришла за посланием, она обнаружила студента военного училища, двоюродного брата Фофановой, который ждал на лестнице. Он смущенно спросил Крупскую, кто этот человек, которого «украдкой поселили в квартире Маргариты». Да, настаивал он, я позвонил, и мне ответил мужской голос, но затем из квартиры никто не вышел. После того как студент ушел, Крупская «начала ругать» Ленина, у которого на его неосмотрительность нашлось единственное неуклюжее оправдание, что «он подумал, что это было какое-то срочное дело».
«24 октября он написал Центральному комитету, подчеркивая, что необходимо взять власть в этот день. Он отправил с этим посланием Маргариту. Но, не дожидаясь ее возвращения, он надел парик и сам отправился в Смольный. Нельзя было терять ни минуты. По пути он нагнал Маргариту и сказал ей, что идет в Смольный и что ей не нужно ждать его».
В тот вечер Крупская и женщина – товарищ по партии – поехали в грузовике в Смольный, чтобы «выяснить, что происходит» .
В некоторых заметках описано, как Ленин вошел в город в сопровождении Рахья. Для дополнительного камуфляжа он повязал платок вокруг челюстей, якобы страдая от зубной боли. Они нашли машину, последний автобус, который должен был ехать в ту ночь, в соответствии с одной версией, и переехали через Литейный мост. На Выборгской стороне моста находились красногвардейцы, и они вздохнули с облегчением. А когда на противоположном конце моста их остановил какой-то кадет, Рахья притворился пьяным, а Ленин просто прошел мимо
29.
Бесспорно, что Ленин не преминул воспользоваться шансом и пойти в тот вечер в Смольный, не обратив внимания на предупреждение, что ему еще слишком рано появляться на сцене. Его действия можно понять только в свете его последней жалобы, высказанной в записке к Я.М. Свердлову от 22– 23 октября: «Как это вы не прислали мне ничего???» В этой записке он обнаружил, что ему настоятельно не советовали выходить до тех пор, пока восстание не было бы fait accompli
30, словами: «Кажется, что я не смогу посетить пленарное заседание, поскольку меня „преследуют“.
Письмо, написанное в Центральный комитет, которое, как говорит Крупская, он перехватил, отправившись самостоятельно в Смольный, чтобы убедиться: революция произойдет рано утром следующего дня, начиналось так:
«Товарищи, я пишу эти строки вечером 24. Ситуация крайне критическая. Абсолютно ясно, что сейчас, фактически, задержка восстания станет роковой.
Я призываю товарищей всей силой понять, что все теперь висит на волоске; что мы сталкиваемся с проблемами, которые невозможно решить конференциями или съездами (даже съездом Советов), но исключительно народом, массами, борьбой вооруженного народа».
Совершенно очевидно, что Ленин еще не знал о результатах специального собрания Центрального комитета, состоявшегося в то утро; где было решено немедленно начать наступление; он все еще сомневался в своих товарищах. Остальная часть письма, отражавшая эту тревогу, в частности, содержит следующие слова:
«Мы должны любой ценой в этот самый вечер, в эту самую ночь арестовать правительство, сначала разоружив вооруженных кадетов (и нанести им поражение, если они будут сопротивляться) и так далее.
Мы не должны ждать! Мы можем все потерять!
Это будет катастрофа, или явная формальность следить за колебанием голосов 25 октября. Люди имеют право и обязаны решать такие вопросы не голосованием, но силой; в критические моменты революции люди имеют право и связаны долгом руководить даже самыми лучшими представителями, и не ждать их.
Это доказано историей революций; и это будет бесконечным преступлением со стороны революционеров, если они дадут шансу ускользнуть, зная, что от них зависит спасение революции, спасение Петрограда, спасение от голода и передача земли крестьянам.
Правительство шатается. Ему нужно нанести смертельный удар любой ценой.
Промедление будет роковым».
Ленин скептически относился к окончанию (что на самом деле символизировало начало) правления большевиков, однако сила его веры в творческие силы человечества никогда не колебалась. Он не ошибался в том, что для революции наступило подходящее время, потому что прежде всего верил в свою способность понимать настроение людей. Он никогда не принимал собственные эмоции за общественное движение, но был как хороший барометр, который регистрирует тенденции политической погоды. В конце апреля, когда волна оптимизма захлестнула его партию, он стал сражаться против иллюзий, заявив: «Пока мы в меньшинстве; массы еще не доверяют нам.
Мы можем подождать». У него не было мистического второго зрения, но, как скажут крестьяне, он мог видеть на два фута под землей. С ужасной цепкостью, начиная еще со студенческих лет, он преследовал свою цель. Однако он менее всего был жестким, а наоборот, самым гибким человеком, когда речь заходила о тактике.
В темные дни реакции в 1912 году Ленин ни на минуту не сомневался, что тьма развеется и настанет рассвет. Почему же сейчас промедление? Не то чтобы он сидел и выжидал восстания. Нет, он сразу же погрузился во все, проверял все подробности мобилизации вооруженного восстания. И что самое характерное, он тесно работал с руководством большевиков, с теми, кого не далее как вчера преследовал, в том числе Каменева, которого он пытался изгнать из партии. До тех пор пока не наступит день, когда изменится природа человека, Ленин станет работать с людьми – какими бы они ни были.