Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Рис Вильямс cтр.№ 32

«Понятно, что вся власть должна перейти к Советам… Что… возможно, не совсем ясно всем товарищам – это то, что передача власти Советам сейчас означает на практике вооруженное восстание. Это должно быть очевидным, но не все думали об этом вопросе и не все думают о нем…

Маркс подытожил уроки всех революций в отношении вооруженного восстания словами: «Дантон, великий мастер революционной политики, все же понимал: «de l'audace, de l'audace, encore de l'audace» ²⁶.

В применении к России и к октябрю 1917 года это означало: одновременное наступление на Петроград внезапное и быстрое, с рабочих районов и из Финляндии, из Ревеля, Кронштадта, наступление всего флота…

Успех русской и мировой революции зависит от двух или трех дней борьбы».

8 октября он также потребовал совершить нападение из Финляндии, чтобы «смести полки корниловцев», которые «Керенский снова привел… в окрестности Петрограда». Это письмо, завершающееся страстными словами «Промедление смерти подобно», было обращено к рядовым членам партии, и он позволил себе немного желчной критики в адрес неназванных «многих вождей нашей партии». К сожалению, Джон Рид и я, говоря о 8 октября на Обуховском заводе военных снаряжений на Шлиссельбургском проспекте, не были знакомы с содержанием письма, иначе мы были бы лучше подготовлены, когда позже вступили в неформальную, то усиливающуюся, то ослабевающую дискуссию с некоторыми рабочими. В нашем разговоре почти ничего не содержалось, кроме как передача приветов от американских социалистов. Меня всегда удивляло, какими важными казались им наши несколько слов. Сам митинг производил впечатление – десять тысяч рабочих, женщины наравне с мужчинами, все набивались в здание, так и недостроенное. Сначала выступил Петровский, русско-американский член комитета завода, а затем слово взял Луначарский, поэт, культурный человек с добрыми глазами. Нельзя сказать, что, выступая, Луначарский относился свысока к рабочим, но речь его была проста, доходчива, он так же говорил и об искусстве (я сам это слышал). Рид записал некоторые слова Луначарского, которые заканчивались такой фразой: «Но пусть они знают, что они могут зайти слишком далеко – и что если они осмелятся наложить руки на организацию пролетариата, мы сметем их, как мусор с лица земли!»

Как обычно, мы задержались, чтобы поговорить с отдельными рабочими или с маленькими группами, чтобы попытаться проникнуть в ход их мыслей. Толпа разошлась, и остались лишь несколько из нас, беседующих. Один большевик ясно дал понять, что большинство людей на заводе болеют от недоедания, разочарованы Временным правительством и «будут с нами» и на самом деле поддержат выход на улицы. Его беспокоило только одно: настроение людей. Оно было близко к отчаянию. Может ли социалистическая революция опираться на людей при таких условиях?

Когда мы возвращались домой на грохочущем, шатающемся из стороны в сторону старом трамвае, Рид сказал, что нам нечего было сказать ему в ответ, мы многого не знали. Он погрузил нас в свое настроение, чересчур самокритичное, ироничное, молчаливое.

Только позже мы узнали, что Ленин рассуждал на эту тему и в тот же день писал об этом. Ленин сказал: «Имеются признаки растущей апатии и безразличия. Это понятно. Это означает не упадок революции, как озвучивают кадеты и их приспешники, но падение доверия к резолюциям и выборам… Приближается момент, когда у людей может зародиться идея, что большевики не лучше других, поскольку они не способны действовать, когда люди облекли их доверием…» Собрание нескольких тысяч рабочих на том же заводе на следующий вечер потребовало свержения буржуазного правительства. Эхом разносились крики: «Вся власть Советам!»

Когда я оглядываюсь назад на эти несколько горячечных дней, мне кажется чудом, что Октябрьская революция вообще свершилась. Или, скорее, поскольку какое-нибудь восстание все равно произошло бы, под руководством большевиков или нет, – казалось чудом, что посредством упорства единственного голоса, одной упрямой воли, расколотая партия в конце концов выступила как одно целое и возглавила, и повела за собой Октябрьскую революцию.

Как писала Крупская, 7 октября Ленин, в парике и в очках, чисто выбритый, приехал в Петроград, в квартиру на Выборгской стороне. А через три дня посетил историческое десятичасовое собрание Центрального комитета, созванное по его настоятельному требованию, для того чтобы обсудить политику восстания.

Все остальное – хорошо известная история. Как Ленина приветствовали двенадцать членов комитета из двадцати одного присутствовавшего, большинство которых он не видел больше трех месяцев, я никогда не слышал, об этом нет указаний и в сухих официальных записях, протоколах. Был ли дан какой-нибудь ответ на его «отставку», я не знал, ни разу не читал и не слышал, чтобы об этом где-либо упоминалось. Его речь состояла из сдержанных упреков его товарищам, «равнодушным к вопросу восстания». После краткого анализа «политической ситуации» он сказал, что «технический аспект» – это «главный вопрос этого дела». И затем прозвучал его второй упрек: «Тем не менее, мы, как защитники, склонны рассматривать систематическую подготовку к восстанию как некий политический грех по природе».

Десять человек проголосовали за резолюцию о подготовке к вооруженному восстанию: Ленин, Свердлов, Сталин, Дзержинский, Троцкий, Урицкий, Коллонтай, Бубнов, Сокольников и Ломов. Зиновьев и Каменев проголосовали против ²⁷.

Ленин бросил перчатку. Однако дата не была назначена. Он настаивал в нескольких письмах подряд на том, что необходимо, чтобы восстание произошло до открытия съезда Советов, назначенного на 25 октября/7 ноября. Ленин опять ушел в подполье, скрывался на петроградской квартире, однако его борьба за объединение партии перед восстанием была далека от завершения, о чем свидетельствуют последующие события, в том числе статья Каменева в небольшевистской газете, в «Новой жизни» Горького, возражающая против решения партии о восстании и связывающая имя Зиновьева с оппозицией. В день ее публикации, 18 октября, Ленин заклеймил статью как штрейкбрехерство в письме к членам партии. Вслед за этим он выдвинул требование к Центральном комитету об исключении Каменева и Зиновьева. Эта борьба развернулась буквально накануне революции.