Одна жизнь – два мира - читать онлайн книгу. Автор: Нина Алексеева cтр.№ 185

Я не виню и не винила тех или того, кто это делал, но я крепко и всю жизнь винила и виню того единственного палача, кто требовал этого и кто ставил на списках резолюции «расстрелять» или заставлял других ставить свои подписи на списках сотен тысяч и миллионов простых честных людей, так как, если бы они не выполнили его приказы, они сами были бы казнены.

Рука, поднятая Петей, Колей, Витей для выстрела, была поднята Сталиным, и он держал ее крепко до тех пор, пока она полностью выполняла его зловещую волю. У меня на всю жизнь запечатлелась картина, как он ехидно улыбаясь, крутил, вертел шарики из мякоти хлеба и бросал их в глаза своей собственной жене, и молодая цветущая женщина, не выдержав унижения и издевательств, покончила собой. Вот так он безжалостно крутил, вертел властью, попавшей к нему в руки, и судьбой многомиллионного населения страны, доставляя себе с ехидной улыбкой удовольствие.

С улицы доносились звуки музыки. Кому-то пели серенаду. Я открыла окно. Город постепенно просыпался. Из дверей противоположного дома вышел пожилой седой господин с тростью. Он подошел к группе «марьячос» и, размахивая ею, запел сильным голосом вместе с ними — Гвадалахару.

Гвадалахара… Боже мой, куда судьба меня закинула! Ведь это слово для советских людей, как сказка несбыточная мечта, а я вот здесь, рядом… Пошел уже третий год, как я жила в Мексике, а я никак не могла привыкнуть. Жизнь за границей мне казалась длинным, фантастическим сном.

И невыносимо больно было слышать и думать о том, что происходит сейчас там, у нас на родине, что Сталин, сумев оправиться от своего кратковременного испуга и набрав силы и чувства жажды мести за годы войны, творит то же самое, что и до войны, со своим народом-победителем.

Из дверей выскочили двое мальчиков в длинных, до пят халатиках, подбежали к господину:

— Абуелито, нос вамос кантар кон тиго, порфавор! ^[21]

Он взял одного и другого под руки, закружил вокруг себя и подойдя к «марьячос», сказал:

— Порфавор, уна кансион пара естос мучачитос ^[22].

И присев на корточки, «марьячос» запели для них.

Закончив пение, поблагодарив друг друга, сели в такси и уехали.

Мне трудно передать свои чувства, пережитые в эту минуту. Разве мог этот дедушка представить себе, что кто-то войдет в его дом, уведет его среди бела дня, обвинив в нелепых, несуществующих преступлениях, и он исчезнет так же, как исчез мой отец?! Если бы я даже высказала ему такую мысль, он принял бы меня за ненормальную.

А вот там, на моей родине, где во все горло, день и ночь орут о том, что строится самая счастливая жизнь на земле, где поют: «Я такой другой страны не знаю, где так вольно дышит человек», нет семьи, в которой не было бы узника! Вот и сейчас почему всех вернувшихся после войны из фашистского плена отправляют в наши лагеря?! Они же вернулись на свою Родину.

Устав от этих бесконечных мыслей, которые теперь не давали мне покоя даже на работе, я возвращалась домой почти больная. Головные боли не покидали меня ни на секунду.

Приняв лекарство, я, кажется, уснула.

Проснулась я от прикосновения мужа:

— Ты очень стонешь во сне… На, возьми, приложи лед к голове. Холодное тебе поможет.

— Что случилось? Мне кажется, что-то страшное мне снилось.

Муж несколько раз прошелся по комнате и, присев на край кровати, произнес:

— Нина, сегодня пришла телеграмма из Москвы…

Я вскочила:

— Не надо Кирюша, не говори больше, я знаю все, я как будто все это предчувствовала.

Почему нас вызывают без всякой на то причины?

Никогда ни в каких склоках в посольстве мы не участвовали, вели себя со всеми одинаково корректно. Без разрешения посольства мы ни с кем не встречались, если это не касалось служебных встреч, а просто так называемых светских. Кто-то приглашал в гости, реже — домой, чаще всего на какие-то проводимые мероприятия в клубе, где собиралась в те дни очень, очень просоветски настроенная публика и где чаще всего проводились вечера по сбору денег, или какой-либо еще помощи в то тяжелое для Советского Союза время.

Но я совершила «преступление», я скрыла от наших правоохранительных органов, что отец мой арестован как «враг народа». И этого одного больше чем достаточно было не только чтобы на долгие годы загнать человека туда, куда — как говорили у нас — Макар телят не гонял, то есть в тюрьму, но и лишить жизни.

Почему так внезапно и вдруг вызывают, когда кажется нет никакой, ну просто никакой причины для этого?

У Кирилла все идет так благополучно, что все только удивляются и вся школа на мне держится, на мое место надо прислать двух преподавателей с полным окладом, так что случилось? Почему? И в том отделе, где так успешно работал Кирилл, все время нужны новые кадры, тем более сейчас.

Мы никогда с мужем об этом не говорили, но я знала, что это должно было случиться и не могло быть иначе до тех пор, пока Сталин будет жив.

Я Сталина ненавидела. Я ненавидела его, мне кажется, еще с того времени, когда, помню, еще в школе кто-то сказал: «Сталин выслал Троцкого из страны как врага Советской власти».

Я очень возмутилась и долго спорила с ребятами своего возраста. Троцкий был кумиром для многих из нас. Мы еще, шагая, распевали: «Ленин, и Троцкий, и Луначарский грудью защищали народ пролетарский». О Сталине я даже толком не слышала до этого ничего особенного. Да и потом он просто был для меня одним из всех остальных партийных руководителей, а никакой никем не заменимый вождь. И кто дал ему право высылать Троцкого? В те годы средства массовой информации были очень скудные, а радиовещание фактически почти еще не существовало. Я помню, как мы все, ребята, собирались у Николая «слушать радио», когда он усердно ковырял иголочкой в стеклянной баночке, стараясь попасть в какой-то кристаллик, и приходили в дикий восторг, когда оттуда иногда доносился какой-то непонятный звук. Поэтому, мне кажется, услышала я о Сталине по-настоящему во время проведения бессмысленной жуткой коллективизации. И чем старше я становилась, и чем чаще стали повторять его имя, тем больше я его ненавидела. Так как я считала, что происходившее вокруг меня, если все это приписывали ему, простить нельзя.

Гибель под колесами поезда Зои, изломанная, искалеченная жизнь во время раскулачивания и коллективизации умных, талантливых ребят, с которыми я росла и училась, я не могла ни воспринять, ни понять. До этого была такая спокойная, благополучная жизнь у взрослых, и нам, молодым, среди них было так хорошо, тепло и уютно. И вдруг, как смерч, пронеслась сталинская коллективизация. Зачем же надо было так дико и так жестоко поступать с самыми тяжело работавшими людьми, которые не покладая рук трудились, стараясь поднять сельское хозяйство, напоить, накормить нашу еще не совсем окрепшую страну! Аресты и ссылки кулаков, то есть самых трудолюбивых, самых лучших людей, которых надо было ценить, уважать, гордиться ими и ставить их в пример другим, более слабым хозяйствам. Самые крепкие хозяйства разрушались и погибали на моих глазах.