Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - читать онлайн книгу. Автор: Томаш Седлачек cтр.№ 107

По первому сценарию нас уничтожают наши предшественники звери, по второму — преемники роботы, творения человеческих рук. В обоих случаях мы, однако, боимся одного и того же — равнодушия, с каким они рвут нас на куски. Человечность тут значит не больше, чем салфетка от хот‑дога, — она одинаково легко разодрана и выброшена.

При чем же здесь экономика? Во‑первых, в обоих экстремумах люди боятся своей собственной психики, и не надо быть психологом, чтобы это понять. Все фильмы (ужасов) являются фактически отражением наших глубинных (инфернальных?) «я». Нас пугает не то, что мы видим на экране, а на что указывают фильмы. Боимся мы, таким образом, двух экстремумов в нас самих: проявляющихся в чистом виде звериной сущности и рациональности. Люди должны оставаться точно между этими двумя полюсами — холодной целесообразностью и неконтролируемыми, как у зверей, эмоциями. Во‑вторых, зверям из ужастиков и мертвым (бездушным) устройствам не хватает сострадания, полагаемого Адамом Смитом за ключевую характеристику человеческой нравственности. Если мы от этого чувства избавимся, то превратимся либо в зверей, либо в механизмы. И от того, и от другого мы испытываем онтологический страх. В‑третьих, мы подсознательно боимся научно‑технического прогресса. Нам страшно, что мы пробудили нечто, вышедшее из‑под контроля, «живущее» собственной жизнью, овладевающее нами, унижающее нас и изменяющее такой знакомый и любимый мир.

В конце концов, мы всего лишь принесли с собой из леса, из далекой естественной жизни что‑то звериное и стихийное. Мы можем цивилизованно жить в городе, ходить в галстуках, интересоваться статистикой, но каждый из нас носит в себе свой собственный animal spirits. Благодаря ему мы живем, но боимся его спонтанности. Если говорить о рационально‑механистическом роботе, то верно и обратное. Техника нам нужна (мы даже от нее экзистенциально зависим), но все‑таки и перед ней мы испытываем страх. Пожалуй, оба экстремума стали нашим ночным кошмаром. Но как раз они‑то и делают нас людьми. Возможно, мир наступит, когда мы сможем жить с ними в гармонии. «Задача состоит в интеграции подсознательного, то есть в синтезе “сознательного” и “бессознательного”» ^[913]. А может, и нет, так как безграничная вера в возможность достижения психологического равновесия — самое большое заблуждение психологии. Не исключено, что мы навсегда зависли между этими двумя экстремумами, силами, которыми никогда не будем способны овладеть.

Мечты никогда не спят, или Байяя в нас

В фильме Зака Снайдера «Хранители» есть сцена, как будто вырезанная из урбанистического Армагеддона: улицы горят, люди умирают на баррикадах. Один из главных героев спрашивает своего друга, держащего в руках оружие, из которого до этого стрелял по толпе: «Что с нами случилось? Что стало с американской мечтой?» А другой отвечает: «Что стало с американской мечтой? Она стала явью!» Если ваши желания осуществились, а вы все равно недовольны и склонны хотеть еще (классический сценарий, который мы рассматривали в предыдущих главах), то с большой вероятностью может случиться нечто, напоминающее вышеупомянутую апокалиптическую сцену.

Наши мечты и днем и ночью с нами, и влияют они на нас больше, чем мы думаем. Если мы бредим прогрессом и верим в императив постоянного повышения стандарта жизни, то именно эти фантазии заставляют нас каждый понедельник вставать с постели и делать то, что нам не нравится, в чем мы себя не реализуем, в чем не видим смысла или что нам явно претит. Такие иллюзии становятся невидимой тюрьмой, в которой мы заперты и во сне, и наяву.

Они влияют на нас и другим образом. Иногда нам хочется стать жадным до приключений Арагорном, и мы отправляемся в лес (или, что более вероятно, в водоворот городских джунглей, за прирученной опасностью — в бар); в другой раз мечты о богатом красавце ведут нас на ужин при свечах. Откуда мы взяли в себе таких Байяя и кто из них в тот или иной момент вступает в игру, является великой тайной. Некоторые герои пришли к нам из сказок наших бабушек, другие — из выдуманных историй СМИ: фильмы, книги, реклама. Медиа (!) бессознательно несут с собой, модернизируют, адаптируют и передают дальше архетипы героев, появившиеся сотни и тысячи лет назад ^[914]. Говоря словами Юнга, «герой как персонаж‑анима в сознании индивида замещает его, то есть творит то, что субъект должен был делать, мог или даже хотел, но чем пренебрег… Происходящее в фантазиях, таким образом, выполняет компенсирующую роль в отношении состояния или намерения сознания. Для мечты — это правило» ^[915].

Проблема в том, что такую игру воображения, оживляющую в нас звериную сущность, нужно чем‑то питать. Наших химер, желаний или, если хотите, спроса в его естественном состоянии для этого недостаточно. Как отметил Славой Жижек, мы от кого‑то должны узнать, чего нам хотеть, о чем мечтать и какой товар спрашивать. Нам необходимо увидеть изображения Карибских островов и моря или услышать соответствующие рассказы, прежде чем мы начнем бесконечно о них грезить. И мы пытаемся вести себя как герои из наших фантазий, хотим походить на них, они определяют вектор нашей жизни. Когда‑то фильмы снимали так, чтобы было «как в жизни», сегодня мы стараемся жить, «как в кино». Мечты никогда не спят, и сдерживать их непросто. Говоря многозначно: тот, кто овладеет искусством контролировать свои желания, научится контролировать свою собственную реальность ^[916].

Математика, несомненно, стала основным языком современной экономики. Это прекрасно выразил в 1965 году Джордж Стиглер: «Мы вступили в эпоху квантификации. Мы полностью вооружены арсеналом разных техник численного анализа — силой, какую бы мы, если говорить на уровне обычного здравого смысла, получили, заменив лучников артиллерией» ^[919]. И экономика быстро пустила в ход полученный арсенал. Сегодня она однозначно самая математизированная из общественных наук. Если у нее и есть образец для подражания, то это — физика (а вовсе не какие‑либо другие, как можно ожидать, общественно‑научные дисциплины). И действительно, если мы откроем учебник по экономике для высшей школы (или любую статью в авторитетном журнале по экономике) и отодвинем их от себя так, чтобы букв было не разобрать, то страница нам напомнит учебник по физике.