Руководство для домработниц - читать онлайн книгу. Автор: Лусиа Берлин cтр.№ 90

Я помотала головой.

– Молодец. Со мной можно – это не считается.

Я мигом оказалась на той стороне забора. В тот вечер мне стало так радостно, что у меня есть подруга, что, когда я ложилась спать, я крикнула в окно: “Спокойной ночи!”

В тот день мы несколько часов играли в мататенас, а потом она научила меня играть в ножички. В опасные игры. Ножик должен три раза перевернуться, прежде чем вонзится в газон, а самое страшное – когда распластываешь одну руку на земле и втыкаешь ножик между пальцами, поочередно. Быстрей, быстрей, быстрей – и кровь. Мне кажется, мы вообще не разговаривали. Если разговаривали, то редко. Так было все лето. Я помню лишь ее первые и ее последние слова.

У меня больше никогда не было такой подруги, как Хоуп, моей единственной самолучшей подруги. Постепенно я стала в семье Хаддад совершенно своей. Мне кажется, если бы не эта семья, я выросла бы не только невротичкой, склонной к алкоголизму и заниженной самооценке, но и больной на всю голову. Сумасшедшей.

Шестеро детей и отец говорили по-английски. Мать, бабушка и еще пять или шесть старушек – только по-арабски. Теперь мне ясно, что я прошла в их семье что-то вроде курса молодого бойца. Дети глазели, как я училась бегать – бегать по-настоящему, перепрыгивать через забор, а не перелезать. Я наблатыкалась играть в ножички, волчки и шарики. Выучилась непристойным словам и жестам – английским, испанским и арабским. Для бабушки Хаддад я мыла посуду, поливала огород, разравнивала граблями песок на заднем дворе, колотила по пыльным коврам плетеной выбивалкой, помогала старухам раскатывать тесто для лепешек на столах для настольного тенниса, стоявших в полуподвале. Ленивые дни за стиркой вместе с Хоуп и ее старшей сестрой Шахалой: мы стирали кровавые тряпочки – менструальные прокладки – в ванне на заднем дворе. Это казалось не противным, а волшебным, вроде таинственного ритуала. По утрам я стояла в очереди вместе с другими девочками, чтобы мне вымыли уши и заплели косички, чтобы получить киббех на горячей, свежеиспеченной лепешке. Женщины кричали мне “Hjaddadinah!” Целовали меня и били меня по щекам, как родную. Мистер Хаддад разрешал мне и Хоуп, сидя на диванах, кататься по городу в кузове его грузовика “КРАСИВАЯ МЕБЕЛЬ ХАДДАДА”.

Я выучилась воровать. Гранаты и винные ягоды со двора старой слепой Гуки, духи “Лазурный вальс” и губную помаду “Тенджи” из “Кресса”, лакрицу и содовую воду из бакалеи “Солнышко”. Тогда из магазинов доставляли товары на дом, и однажды мальчик-курьер из “Солнышка” нес к нам – и ко мне, и к Хоуп – продукты как раз в тот момент, когда мы с Хоуп возвращались, уплетая фруктовое мороженое. Наши матери стояли на тротуаре.

– Ваши девчонки это мороженое у нас слямзили! – сказал курьер.

Моя мать отхлестала меня по щекам: хлоп-хлоп.

– Иди домой, преступница, лгунья, обманщица, испорченная девчонка!

Но миссис Хаддад заорала:

– Ты брехун, пес! Hjaddadinah! Tlajhama! Не говори плохие слова о моих детей! Я в твой лавка больше не иду!

И больше она в этот магазин не ходила, ездила на автобусе за продуктами далеко, на Месу, хотя прекрасно знала, что Хоуп и вправду украла мороженое. Такой подход я могла понять. Как бы мне хотелось, чтобы мать не только верила мне, когда я была ни при чем – а она мне никогда не верила, – но и стояла за меня горой, когда я была виновата.

Когда у нас появились роликовые коньки, мы с Хоуп вдвоем прочесали Эль-Пасо, катались по всему городу. Ходили в кино: одна впускала другую через пожарный выход. “Испанские морские владения”. “До конца времен”. Шопен, кашляющий кровью на клавиши рояля. “Милдред Пирс” мы посмотрели шесть раз, а “Зверя с пятью пальцами” – десять.

Веселее всего было играть в карты. Если только получалось, мы вертелись вокруг Сэмми, семнадцатилетнего брата Хоуп. Он и его друзья были красавцы, оторви да брось, шпана. Про Сэмми и карты я вам уже рассказывала. Мы продавали лотерейные билеты, по которым разыгрывалась музыкальная шкатулка. Отдавали деньги Сэмми, а он отстегивал нам процент. Благодаря этому у нас появились роликовые коньки.

Где мы только не продавали билеты. В гостиницах и на железнодорожном вокзале, в военном клубе, в Хуаресе. Но даже в жилых кварталах было волшебно. Идешь по улице, мимо домов с двориками, и иногда, если идешь вечером, видишь, как люди едят или сидят вокруг стола: так чудно посмотреть одним глазком, как люди живут. Мы с Хоуп побывали в сотнях домов. Две семилетние девочки с забавными – забавными по-разному – физиономиями. Нас встречали с симпатией, ласково. “Заходите. Выпейте лимонаду”. Мы видели четырех сиамских кошек, которые ходили на настоящий унитаз и даже смывали за собой. Мы видели попугаев и человека, который весил пятьсот фунтов и двадцать лет не выходил за порог. Но еще больше нам нравились всяческие красивые вещи: картины и фарфоровые пастушки, зеркала, часы с кукушкой и напольные часы, разноцветные ковры и лоскутные одеяла. Нам нравилось сидеть в мексиканских кухнях с множеством канареек, пить натуральный апельсиновый сок и уплетать pan dulce. Хоуп была умная-умная: испанский выучила, просто подслушивая разговоры соседей, и теперь могла объясниться со старушками-мексиканками.

Мы сияли, когда Сэмми хвалил нас, обнимал нас. Он делал нам сэндвичи с копченой колбасой, разрешал посидеть на траве рядом с ним и его друзьями. Мы рассказывали ему все-все про людей, которых повстречали. Про богатых и бедных, про китайцев и черных (мы зашли в зал ожидания для цветных, но потом кондуктор нас выгнал). Нам попался только один нехороший человек – дядька с собаками. Нет, он не сделал нам ничего плохого, ничего плохого не сказал, но напугал нас до смерти своей фальшивой улыбочкой на бледном лице.

Когда Сэмми купил подержанную машину, Хоуп все мигом просекла. Никаких шкатулок никто не выиграет.

В ярости, с диким воплем, с развевающимися, как у индейских воинов в кино, волосами, она перепрыгнула через штакетник в мой двор. Раскрыла свой перочинный ножик, рубанула себе и мне по указательным пальцам, прижала свой кровавый палец к моему:

– Я больше никогда не буду разговаривать с Сэмми. А ну повторяй!

– Я больше никогда не буду разговаривать с Сэмми, – повторила я.

Я много преувеличиваю, перемешиваю выдумки с реальностью, но, по большому счету, я никогда не лгу, правда-правда. И когда я давала эту клятву, я не лукавила. Я понимала, что Сэмми использовал нас втемную, наврал нам, обманул столько народу. Твердо решила: я с ним не разговариваю.

Прошло несколько недель. Однажды я поднималась в гору по Апсон-стрит, невдалеке от больницы. Было жарко. (Вот видите, я уже пытаюсь подыскивать оправдания. В Эль-Пасо всегда было жарко.) Подкатил Сэмми на старом голубом кабриолете – на том самом, купленном на наши с Хоуп заработки. Сознаюсь: на машине мне доводилось ездить редко, потому что до Эль-Пасо я жила в горах. Иногда ездила на такси, но и только.

– Поехали кататься.

Есть слова, от которых я теряю рассудок. В последнее время все газеты пестрят словами “мерило”, “водораздел” и “кумир”. Одно из этих слов – а то и все сразу – подходит к тому моменту в моей жизни.