Руководство для домработниц - читать онлайн книгу. Автор: Лусиа Берлин cтр.№ 31

Она начала есть севиче ^[79], а сама мучительно чувствовала, как здесь выделяется из толпы. Ее серый костюм из жатого ситца, уместный в классе или в Мехико… Тут он – унылый, вызывающе-нелепый. Чулки смотрятся вульгарно. И в них жарко. Когда она встанет из-за стола, на стуле даже останется мокрое пятно.

Она заставила себя расслабиться, наслаждаться жареными креветками с чесноком. Марьячи переходили от столика к столику, но ее обошли стороной, шарахнулись от ее замороженного искривленного лица. Sabor a tн. “Вкус тебя”. Нет, можете себе вообразить, чтобы в Америке написали песню о том, каков человек на вкус? В Мексике все имеет свой вкус. Яркий вкус чеснока, кориандра, лайма. И запахи – яркие. Не от цветов – цветы тут вообще не пахнут. А вот море… и сладостный аромат гниющих джунглей. Прогорклый запах свиной кожи, которой обиты кресла, кафеля, начищенного керосином, свеч.

Темнота поглотила берег, и светляки, сбившись в зеленые туманные вихри, резвились – теперь сами по себе. Где-то над заливом взлетали красные сигнальные ракеты: рыбу приманивают.

– Pues, cуmo estuvo? – спросил официант.

– Esquisito, gracias ^[80].

Магазин при отеле еще работал. Она нашла два незамысловатых платья из ткани, сотканной вручную, – белое и розовое. Платья были мягкие и просторные: таких она никогда в жизни не носила. Она купила соломенную сумку и несколько гребешков с жадеитовыми светляками – будет выдавать ученицам премии.

– Стопочку на ночь? – предложил управляющий, когда она шла по холлу.

“А почему нет?” – подумала она и спустилась к бассейну. В баре уже никого не было. Она заказала бренди “Мадеро” с ликером “Калуа” – любимый коктейль Мэла. Как же она по нему тоскует, как хочется, чтобы его рука коснулась ее волос. Она зажмурилась, отгораживаясь от звуков – от шелеста пальм, звона льда в миксере, скрипа весел.

В номере снова перечитала стихи. “И так приходит вся жизнь / в место своего упокоения”. Не то. В любом случае, не “жизнь”, тут другое слово – sangre, “кровь”, все, что течет и пульсирует. Лампа слишком тусклая, об абажур шумно бьются жуки. Выключила свет – а в баре снова грянула музыка. Настырное “тум-тум” бас-гитары. Ее сердце забилось, бьется. Sangre.

Она скучала по своей кровати с твердым матрасом, по уютной тишине в час, когда далекая автострада пустеет. А больше всего я скучаю по своему утреннему кроссворду. Ох, Мэл, что мне теперь делать? Уволиться из школы? Поехать путешествовать? Написать диссертацию? Покончить с собой? Так, а эта-то идея – откуда вдруг? Но школа – вся моя жизнь. И это печально. “Мисс Гор – железный забор”. Каждый год кто-то из новеньких придумывает это заново и злорадствует. Элоиза была хорошей учительницей, сухой, бесстрастной, из тех, кого ученики начинают ценить спустя много лет после окончания школы.

Cuando calienta el sol, aquн en la playa ^[81]. Если же музыка ненадолго умолкала, сквозь ставни пробивались звуки из соседних номеров. Там смеются, там любятся.

– Ах ты, путешественник вездесущий! Ах ты, всезнайка! Мистер Всезнайка!

– Да, лапуля, я такой, – неторопливо, с техасским выговором. Грохот, молчание. Наверно, упал, вырубился. Гортанный женский смех: “Слава Тебе, Господи!”

Сейчас бы детектив почитать, да нету. Элоиза встала, пошла в ванную; из-под ног, громко топая, прянули тараканы и сухопутные крабы. Приняла душ, вымылась кокосовым мылом, вытерлась отсыревшим полотенцем. Вытерла зеркало, чтобы в него посмотреться. Подумала: неказистая и угрюмая. Нет, лицо не неказистое: широко расставленные серые глаза, точеный нос, улыбка, – но угрюмое. Фигура хорошая, но от долгого безразличия тоже кажется какой-то угрюмой.

Ансамбль кончил играть в полтретьего ночи. Шаги и шепот, звон разбитого стекла. “Скажи: «Я тащусь», детка, ну скажи же, скажи!” Стон. Храп.

Проснулась Элоиза как всегда в шесть. Распахнула ставни, стояла и смотрела, как молочно-серое небо становится лавандово-серым. Ветер тасовал листья на пальмах, как карты. Надела купальник и новое розовое платье. Никто пока не встал, даже на кухне пусто. Петухи кукарекают, zopilotes ^[82] хлопают крыльями, спускаясь к помойке. Четыре свиньи. В дальнем углу сада спят индейцы – садовники и младшие официанты, ничем не накрывшись, просто свернувшись калачиком на кирпичной дорожке.

Она пошла по тропинке через джунгли, держась подальше от пляжа. Темная влажная тишина. Орхидеи. Стая зеленых попугаев. Игуана выгнула спину, сидя на валуне, дожидаясь, пока Элоиза пройдет. По лицу шлепают липко-теплые ветки.

Пока она взбиралась на холм, а потом спускалась до обрыва, нависающего над белым пляжем, солнце взошло. Здесь перед Элоизой открылась тихая маленькая бухта Лас-Гатас. Под водой – каменная стена, построенная тарасками ^[83] для защиты от акул. Стая сардин покружилась в прозрачной воде, а потом исчезла в море, как торнадо. На берегу там и сям виднелись хижины, которые тут называют “палапы” ^[84]. Из крайней, самой далекой, валил дым, но людей не было видно. Вывеска: “ДАЙВИНГ С БЕРНАРДО”.

Элоиза швырнула платье и сумку на песок, доплыла уверенным кролем до самой каменной стены, далеко-далеко. И повернула обратно: то работала руками и ногами, то просто дрейфовала. Плавала вертикально, хохоча во весь голос, а потом наконец улеглась на мелководье, убаюканная волнами и тишиной, глядя открытыми глазами в удивительную лазурь неба.

Пошла мимо заведения Бернардо по пляжу, на дым. Палапа – беседка без стен, с крышей из листьев, вместо пола – расчищенный граблями песок. Длинный деревянный стол, скамьи. Подальше – длинный ряд спален с бамбуковыми стенками, в каждой – гамак и москитная сетка. На примитивной кухне, у бака с водой девочка мыла посуду; старуха раздувала огонь. Вокруг них, клюя что-то на песке, сновали куры.

– Доброе утро, – сказала Элоиза. – Здесь всегда так тихо?

– Дайверы ушли в море. Хотите завтрак?

– Да, пожалуйста, – Элоиза протянула ей руку. – Меня зовут Элоиза Гор.

Но старуха только кивнула:

– Siйntese ^[85].

Элоиза ела бобы, рыбу, тортильи, глядя на покрытые дымкой холмы по ту сторону бухты. Ее отель, прилепившийся к склону холма, казался каким-то расхристанным, выдохшимся от гулянок. Бугенвиллии свисали с его стен, точно шаль – с плеч нетрезвой женщины.