— Дети есть?
— Верочка не хотела. Потом не могла — у нее почки больные.
— Она что, не дала тебе, что ли? — грубо спросил Никита.
Киселев покачал головой.
— Я урод, — прошептал он. — Я давно это понял. Таких прежде на ярмарках показывали.
— Ты в Новоспасском бывал? — спрашивал далее Никита.
— Да.
— Когда?
— Прошлой осенью с женой за грибами ездили.
— А в Люберцах, в Ильинском?
— В Люберцах — да. Там у нашего сотрудника тещу хоронили, а в этом, на "и" которое, — нет.
— А в Брянцеве?
— А где это?
— Раз спрашиваешь, значит, не был?
— А где это? — повторил Киселев. Колосов только вздохнул.
— Что на тебя нашло, скажи ты мне?
— Я урод, — повторил Киселев. — Я не хочу жить. Понимаешь ты это или нет?! Ну ты же человек, ты же должен понять: я не могу… не могу…
На этом Никита поставил в разговоре точку. И верно — торопиться не следовало. Версии могло быть только две: либо все обстоит так, как излагает Киселев, либо он — отличный актер, лжец и мистификатор. Однако в любом случае ход с предвкушением расстрела оказался для начальника отдела убийств неожиданным и малоприятным.
— В разговоре с Киселевым необходимо всячески избегать прямых упоминаний об убийствах старух, — инструктировал он Коваленко, который должен был курировать это дело. — Как спрашивать об этом — думай сам. Но ни одного лобового вопроса. Ни одной крупицы информации ему. Ясно? Иначе мы крепко сядем с ним в лужу.
— Почему? — недоумевал Коваленко.
— Он возьмет все на себя, понимаешь? Все возьмет. Потому что он не хочет жить. Он жаждет, чтобы с ним покончили.
— Ну, это он так говорит, Никита.
— А мне от этого не легче, — Колосов говорил сухо и зло. — Только лохом я быть не желаю. И тебе не советую.
— Как он объясняет свое влечение к ней? — полюбопытствовал присутствующий при инструктаже начальник местного отделения милиции.
— Наваждение, давно его преследовавшее. А толчком к активному действию послужил чулок, найденный в шкафу… Да, вот и чудеса наши. А правда, что он работяг, когда они его лупцевали, просил, чтобы они прикончили его? — поинтересовался Никита в свою очередь.
— Правда. Я сам лично их опрашивал. Когда они связали его брючным ремнем, он у них без штанов с голым задом лежал и все просил-кричал: «Убейте меня, жить не хочу».
— Ну, в общем, поняли вы, какая у нас тут каша заваривается, — Никита поднялся со стула. — Вранья его мне не надо, а потому будьте с ним очень осторожны.
— С Тихоновой говорить будете? — спросил начальник ГОМ. — Она наверху у следователей сидит. Тоже плачет в три ручья. «Неотложку» уж ей вызывали, потом домой хотели отправить, а она — ни в какую: стыдно, голосит, от соседей совестно. Опозорил на старости лет.
— Вот Владислав с ней побеседует, — Никита кивнул на Коваленко. — А вы ко мне сюда пришлите, если возможно, сотрудников, что на место первыми выезжали, и протокол его задержания по 122-й принесите. Что там при нем обнаружили?
Коваленко ушел беседовать с потерпевшей, а Колосову достались бумаги да трое молоденьких милиционериков патрульно-постового взвода, не слишком-то разговорчивых и наблюдательных.
Но все, что его интересовало в первую очередь, Никита выудил у них быстро: когда патруль ППС приехал к фабричным складам, насильник был уже связан и сильно избит. На вопрос Колосова, был ли он обут, и если да, то во что, — патрульные ответили в один голос: «А как же иначе? Вот в те самые кроссовки, что и сейчас на нем в камере». Никита спросил, осматривали ли патрульные место происшествия до прибытия опергруппы и следователя. Те снова отвечали хором: «А как же иначе? Вещи еще старухины при свете автомобильных фар искали, которые он с нее сорвал».
«Трусы-то ее на ольхе болтались, как белый флаг, — фыркнул один весьма развязно. — Он их на бегу туда зашвырнул. Я лично лазил, снимал».
На вопрос, не заметили ли патрульные где-либо камня, кирпича или другого тяжелого предмета, они все ответили отрицательно.
Не упоминалось о наличии камня и в протоколе осмотра места происшествия, который Никита прочел дважды, стараясь определить, что в нем все-таки пропущено.
Вернулся Коваленко, устало махнул рукой.
— Плачет Тихонова. Мы с ней толковали мало, в основном я ей капли считал. Жалко ее — сил нет, сердце даже заболело. Вот паразит проклятый! — Он привалился к стене, запрокинул голову. — Остеохондроз мой, эх, массажик бы сейчас, баньку… Ну, что делать-то будем, командир?
— Ты останешься здесь, а я вернусь к Юзбашеву, — ответил Никита, потер рукой лицо. — Как некстати все это, Слава. Ох, как некстати!
— Ты не веришь, что Киселев — тот самый?
— Когда будешь с ним говорить, попроси его разуться, — Никита словно и не заметил вопроса. — Пусть ступни тебе покажет.
— Зачем?
— Сделаешь выводы.
— Какие, Никита?
Колосов хлопнул его по плечу. Помолчал.
— Будь с ним поосторожнее, — предупредил в который уж раз. — Или он разыграл меня, как дешевку, или… если он не притворяется, у него тяга к самоуничтожению. Пусть за ним в оба смотрят, скажи начальнику ИВС, пусть мух не ловят. Иначе хлопот не оберемся.
Глава 25
ЗАДЕРЖАНИЕ С ПОЛИЧНЫМ
Жизнь, как известно, идет полосой, а долгожданные события имеют дурное обыкновение обрушиваться точно снег на голову в те минуты, когда их меньше всего ожидаешь.
Сообщение о том, что «Юзбашев действует», застигло Колосова в служебной машине на обратном пути в Москву. С начальником отдела убийств связались по рации.
Был тот час, когда сумерки сменяются ночью, когда затихают все дневные шумы, когда после всей этой беготни, суеты и нервотрепки смертельно хочется спать.
— Зевоту и прочие непотребства отставить. Рабочий день еще не кончен, — огорошил коллег Никита. — Кажется, хлопцы, едем в цирк.
Через несколько минут на связь неожиданно вышел Славянкин, «ответственный» за Юзбашева. Вместе с подключившимся от местного управления к операции Свидерко он осуществлял наблюдение за этологом. Славянкин докладывал, что в ночном шапито наблюдается какая-то возня. Спустя часа два после окончания вечернего представления в задние ворота цирка въехал фургон «Тойота». Из него вышли двое. Тут же появились Юзбашев и еще какой-то мужчина — Свидерко опознал в нем заведующего хозяйственной частью цирка.
Компания подогнала фургон к вагонам, где располагались склады циркового имущества, и начала быстро грузить какие-то коробки и тюки.
Переговорив со Славянкиным и приказав ему продолжать наблюдение, Колосов попросил, чтобы с ним связался и Свидерко. Тот не заставил себя ждать. Судя по голосу, московский опер кипел жаждой подвига.