От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Обручев cтр.№ 46

Один из советников, старый лама, рассказал, что давно, когда он был еще мальчиком, по этой дороге из Фумафу пришел китайский купец, еле спасшийся со своими спутниками, потерявший всех животных и бросивший товары в песках. Я предлагал дать двум проводникам высокую плату, но это не соблазнило никого; торгоуты сказали, что зимой можно было бы сделать попытку, взяв лишних верблюдов с грузом льда и рассчитывая встретить скопления снега. Но теперь было еще слишком тепло, и, даже взяв воду в бочонках для людей и надеясь, что верблюды выдержат пять суток без воды, мы должны были бы иметь в виду, что потеряем всех лошадей в песках. Уверяли, что давно уже сношения с Алашанем происходят кружным путем – северным, через Центральную Монголию, или южным, вдоль подножия гор, ограничивающих оазисы с севера, через города Moмин и Чжэнфан.

Последний путь возвращал меня в местность, уже отчасти знакомую, тогда как северный позволял пройти в совершенно неизвестную часть Монголии в промежутке между маршрутами Потанина – на западе, Пржевальского – на востоке, Ней-Элиаса и Юнгсбенда – на севере. Он очень удлинял мой путь в Восточный Тибет, но времени и средств было достаточно, и я решился на этот вариант. Князь охотно давал проводника – старого ламу. У него же я выменял запасную лошадь, купленную в Сучжоу и оказавшуюся слишком горячей, на хорошего верблюда.

8 октября мы двинулись дальше, но отошли только 5 верст, так как новый проводник явился поздно. На следующее утро выяснилось, что монгол Абаши, недомогавший уже в Харасухае, заболел: у него был сильный жар, все лицо вздулось и покрылось волдырями. Больной сам подозревал, и Цоктоев подтвердил, что это была оспа, которой Абаши заразился, очевидно, у торгоутов выше по Эцзин-Голу, когда заезжал к ним пить чай. Везти больного дальше в безлюдные места было рискованно. Пришлось нанять ему отдельную юрту, обеспечить уход, оставить лошадь для возвращения в Сучжоу и письмо к Сплингерду с просьбой помочь ему вернуться в Цайдам к Курлык-бейсе. Молодой тюрк из каравана Литтлдэла, нанятый в Сучжоу, который почти не знал ни по-китайски, ни по-монгольски и которому Абаши служил переводчиком, тоже отказался ехать с нами дальше, получил расчет и остался при больном.

Таким образом, я сразу лишился двух рабочих и остался с одним Цоктоевым. Но сидеть на Эцзин-Голе и ждать полного выздоровления Абаши было невозможно. Тогда пришлось бы отменить путешествие в Центральную Монголию, идти назад в Сучжоу и затем в Ланьчжоу по пути в Восточный Тибет по пройденным уже местам и потерять в общем почти полгода из срока путешествия. И я предпочел идти дальше с одним Цоктоевым и новым проводником, рассчитывая помогать им при навьючивании верблюдов, разбивке лагеря и других работах по мере времени и сил.

Эцзин-Гол, прорвав Боро-Ула, делится на три рукава – Морин-Гол, Ихэ-Гол и Кунделен-Гол. Харасухай расположен на первом, самом западном рукаве. Мы вскоре пересекли его; вода сохранилась только отдельными лужами, но проводник уверял, что три раза в году – в середине весны, лета и осенью – воды бывает столько, что брод возможен не каждый день. Миновав рукав, мы шли целый день по площади между двумя разошедшимися рукавами Эцзин-Гола, представлявшей то возвышенные пустынные площадки, то понижения, занятые речными отложениями с более обильной растительностью. Кое-где попадались рощи, но небольшие, а тополя явно обнаруживали признаки вырождения. При высоте всего в 4–6 м стволы, толщиной в обхват, были покрыты очень толстой, растресканной и покоробленной корой, а древесина представляла пучки спирально скрученных волокон; ветви и сучья короткие, очень толстые у основания и быстро утончавшиеся к концам; листвы очень мало, и вообще было ясно, что вследствие недостатка воды или засоления почвы развитие древесины идет в ущерб развитию листового покрова.

Все чаще попадались мертвые и умирающие деревья, уродливые кривые стволы которых с огромными наростами и короткими толстыми ветвями придавали своеобразную особенность пейзажу в низовьях Эцзин-Гола, напоминая изваяния фантастических людей и животных. Молодых деревьев не было видно; было также много мертвых кустов и деревьев саксаула. Приходится думать, что прежде местность была лучше орошена, уровень грунтовых вод был выше, а теперь он понизился – и деревья вымирают.

Затем наш проводник повернул прямо на восток, встретив шедшую в этом направлении ясную дорогу, и вел нас целый день по подобной же местности, но с преобладанием голых площадей, усыпанных мелкой галькой и щебнем; мы пересекли еще одно широкое старое русло реки с зарослями тростника, с песчаными буграми, заросшими кустами тамариска, с впадинами, покрытыми выцветами соли, и с отдельными мертвыми и умирающими тополями. В это русло, очевидно, давно уже не попадала вода из реки. Но далее мы пересекли современный рукав реки Ихэ-Гол – Нарин-Гол; он имел 20 м ширины и 0,7–0,8 м глубины и по всем признакам образовался недавно; по его берегам тополей не было, но тростник уже вырос. Вода была сравнительно чистая. В этот день мы ночевали на берегу другого рукава – тех же размеров, что и Нарин-Гол, но окаймленного рощами, зарослями кустов и тростника; вода в нем была очень грязная, как в Эцзин-Голе до его деления на рукава. Поэтому нужно думать, что Нарин-Гол проходит через озеровидное расширение или густые заросли тростника, где муть успевает осесть.

Следующий день мы шли вдоль левого берега Ихэ-Гола то по его рощам, где тополя не имели признаков вымирания, то пустыней по их окраине; попадались высокие песчаные бугры с тамариском. Жилищ торгоутов мы все эти дни не встречали, но, по словам проводника, они рассеяны по правому берегу Ихэ-Гола, где имеется также небольшая кумирня с 30–40 ламами. С ночлега проводник ездил по юртам торгоутов и нашел второго проводника для низовий Эцзин-Гола, где легко заблудиться ввиду обилия троп в разных направлениях. Таким образом, следующие два дня мы шли вчетвером. Местность представляла то большие заросли тростника, то песчаные бугры с тамариском, то солончаки, то площади пустыни; попадались небольшие рощи, частью молодых тополей, и озерки. Последний ночлег в низовьях Эцзин-Гола был среди песчаных бугров, с высоты которых на западе видны были обширные заросли тростника, скрывавшие от нас большое озеро Гашиуннор, в которое впадают рукава Морин-Гол, Нарин-Гол и Ихэ-Гол. На севере, за широкой полосой пустыни, ясно видны были хребты Тосту и Ноинбогдо, расположенные на высоком пьедестале подобно горам, изображенным на рис. на стр. 155, но соответственно более крупного размера.

В общем пройденная местность по р. Эцзин-Гол, несмотря на растительность и наличие воды, производила унылое впечатление. Жизнь, обязанная воде, которую выносила из ледников Наньшаня могучая р. Хыйхэ (получившая название Эцзин-Гол после прорыва через горы, окаймляющие с севера пояс оазисов Ганьсу), боролась с влиянием пустыни, в область которой вторглась эта река. Вода ее, переполненная мутью лёсса оазисов и размываемых берегов, сложенных из древних речных наносов, сама создавала себе преграды, заиливая свое русло, и должна была искать новое, ветвилась, создавала дельту, теряла одни рукава, образовывала другие на ровной поверхности пустыни, которую перекрывала своими осадками. Высокие песчаные бугры, поросшие тамариском, говорили о работе ветра, вздымавшего песок с отмелей в сухих руслах и отлагавшего его под защитой кустов. Мы сами пережили несколько бурных дней, когда из пустыни с запада надвигалась пыль, а от торгоутов слышали, что ветров здесь много, особенно весной. Не мудрено, что скудное торгоутское население, по данным Потанина, сплошь бедное; даже у Бейли-вана мало верблюдов. Земледелием торгоуты почти не занимаются, хотя удобной земли по берегам немало, а река могла бы дать воду для орошения пашен.