По ступеням «Божьего трона» - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Грум-Гржимайло cтр.№ 48

Края долины представляли несколько волнистую и твердую поверхность, покрытую крупной галькой, а местами и надутым песком; километров в 15–18 эти края смыкались и, подымаясь, уходили к юго-востоку. К северу от нашей стоянки долина была узка, русло образовывало около пятнадцати озерков, вытянутых в одну линию; тут, в густо поросших камышом лужах, находила себе приют и всевозможная водяная птица. За исключением мест, прилегающих к ключам, все пространство было удобопроходимо; покрытое порослями тамариска, камышом, а местами и туграками, оно представляло довольно ровную степь, раскинувшуюся приблизительно на 68 кв. км.

Степь эту мы изъездили во время поисков лошадей и вдоль и поперек. Особенность степи, которая резко бросалась в глаза, заключалась в том, что вся местность была изрезана тропинками, пробитыми животными. В промежутках и по краям тропинок следов не было заметно; местами они уширялись и образовывали как бы площадку, посреди которой лежала обыкновенно масса помета, будто нарочно собранного в пирамидальную кучу. По следам на тропинках мы не могли определить положительно, принадлежат ли они хуланам или лошадям, а равно трудно было сказать, откуда приходят животные. Поэтому мулла посоветовал нам занять линию между крайним восточным и северным озерами.

Задолго до восхода солнца, пишет мой брат далее, часов около двух ночи, мы, в числе десяти человек, вышли из лагеря и без шума пробрались к заранее выбранным местам. С напряженным вниманием вглядывался я вдаль, прислушиваясь к малейшему шороху; но все было спокойно. Изредка только раздавался писк какого-то мышонка или свист пустынного зайца. Сидеть было холодно, а мертвая тишина вокруг и слабое лунное освещение распологали к дремоте; мысли путались; чувствовалось, что засыпаешь.

На востоке заалела заря. Что-то стукнуло невдалеке… Это шла антилопа каракуйрюк. За ней, осторожно ступая, вышла из-за куста вторая, там третья. Грациозные животные скользили как тени, чутко ко всему прислушиваясь. Они остановились недалеко, всего шагах в восьмидесяти, но стрелять было нельзя: по словам муллы, лошади боязливы и при малейшем подозрительном шуме уносятся с быстротою ветра, возвращаясь снова на водопой не ранее двух-трех дней. Ружье, лежавшее у меня на коленях, скользнуло и ударило в ствол куста, за которым я сидел. Ветер был на меня; поэтому животные не почуяли, но все же, недоверчиво озираясь, побежали рысцой по направлению к ключам, скрываясь в туманной дали.

Солнце взошло, было шесть часов утра. Охотники стали одни за другим подниматься из-за кустов, расправляя замлевшие члены. Мы собрались. Никто не видал лошадей. Только один казак стал нас уверять, что видел какого-то странного зверя, ни на что не похожего.

На следующую ночь охота возобновилась. Охотники разошлись группами по озерам, но и эта ночь была неудачна. Однако мы не унывали. Осматривая днем водопои и тропинки, мы убедились, что лошади приходили на водопой уже после того, как были покинуты нами засадки. Подошли они с подветренной стороны, откуда мы их и не ждали. Это открытие так порадовало нас, что мы еле дождались третьей ночи. Я с Иваном Комаровым и Андреем Глаголевым заняли место около крайнего восточного озера, другие же уселись группами у северных озер. В девять часов вечера все были на местах. Выбрав себе засадку спиною к озеру перед большими зарослями, я вырезал все лишние ветки, мешавшие движениям и стрельбе. С трех сторон меня окружал высокий кустарник, и только слева была широкая долина лога, вся блестевшая от кристаллов соли; с этой стороны я ожидал лошадей. Вечер был теплый и ясный, то и дело прилетали к воде какие-то пташки; слышно было, как они шлепались в воду озерка. Пищали болотные кулики. Но по мере сгущения сумерек все затихало. Где-то недалеко пролетел громадный сыч, оглашая воздух своим замогильным криком, последним среди засыпавшей природы. Но вот послышался шорох, и по тени, скользнувшей по белой пелене лога, я узнал тихо кравшегося к воде волка.

Луна поднималась все выше и выше. Жутко было сидеть одному среди потонувших во мраке зарослей: в кустах я не мог ничего рассмотреть, не помогли и расчищенные между ними пространства. Вдруг почти над ухом позади меня раздался какой-то храп, похожий на хрюканье кабана. Мороз побежал по коже, и я, сжав в руках штуцер, стал тихо поворачиваться в сторону слышанного звука, стараясь разглядеть сквозь кусты тамариска нарушившего ночной покой. Напрасно! Все было покойно, ни одна вершинка кустов, резко выделявшихся на фоне чистого неба, не колебалась. Прошло минут пятнадцать – такой же храп, но подальше, раздался со стороны, откуда я только что отвернулся. Звук был настолько странен, что я терялся в догадках.

Так продолжалось около часу; хрюканье слышно было то ближе, то дальше. Вдруг где-то далеко-далеко раздалось давно желанное конское ржание. Сердце радостно забилось.

«Верно пройдут мимо моей засадки», – я уселся получше.

Но время шло, ноги совсем одеревенели, а лошадей нет как нет, и ни шороха, ни звука. Прошло не менее часа томительного ожидания… Резко щелкнул на озере выстрел, и жалобный звук летевшей пули донесся до меня.

«Экая мерзость – промахнулся!» – чуть не вслух проговорил я.

Но вот второй, третий удаляющиеся выстрелы.

«Надо спешить: верно ранил и преследует».

Я выскочил из засадки, бросился к озеру и тут же наткнулся на двух казаков.

– В кого стреляли?

– Да вот, ваше благородие, в лошадей.

– Ну а сейчас?

– Да в них же, вот они стоят.

Действительно, в трехстах шагах в указанном направлении, вытянувшись в линию, стояло семь лошадей. При свете луны они казались как снег белыми и стояли не шевелясь.

– Надо к ним красться, а стрелять тут далеко.

– Да, ваше благородие, мы и то пробовали, да жеребец их уводит. Он прячется вот тут за кустом и за нами смотрит; чуть двинемся, он сейчас начнет чертить кругом и уведет табун.

– Стойте здесь, а я попробую.

И с этими словами я опустился на колени и на четвереньках пополз к табуну. Не успел я отползти и шестидесяти шагов, как с фырканьем и храпом вылетел из кустов жеребец. Казалось, это сказочная лошадь – так хорош был дикарь! Описав крутую дугу около меня, он поднялся на дыбы, как бы желая своим свирепым видом и храпом испугать врага. Клубы пара валили из его ноздрей. Вероятно, ветер был неблагоприятный, и он меня не почуял, потому что, вдруг опустившись на все четыре ноги, он снова пронесся карьером мимо меня и остановился с подветренной стороны. Тут, поднявшись на дыбы, он с силой втянул воздух и, фыркнув, как-то визгливо заржал. Табун, стоявший цугом, мордами к нам, как по команде, повернулся кругом (причем лошадь, бывшая в голове, снова перебежала вперед) и рысью помчался от озера. Жеребец, дав отбежать табуну шагов на двести, последовал за ним, то и дело описывая направо и налево дуги, становясь на дыбы и фыркая.

Расспросив казаков, как подошел к озеру табун, я узнал следующее. Около одиннадцати часов вечера казаки услышали шорох между мной и их засадками, потом раздался храп. Ветер был от меня к ним, поэтому они ясно слышали, что происходило в моей стороне. Жеребец, почуяв опасность, обходил мою засадку то с одной, то с другой стороны. Точно определив мое положение, он тихо удалился в сторону песков, где и раздалось, вероятно, призывное его ржание. Далеко к востоку обойдя меня и наше озеро, табун тихо приближался к нему с севера. Когда казаки заметили лошадей, жеребец шел впереди, а за ним шагах в ста табун. Почти без шума подошел жеребец к воде и стал пить. Он стоял не далее сорока шагов от Комарова и пил, оборотясь мордой к нему. Слабый стук взведенной пружины заставил лошадь приподнять голову. Казак целил в лоб, но, при всем желании, в темноте не мог найти мушку, хотя около нее и была привязана полоска бумаги. Последовал промах. Жеребец бросился к табуну и, отогнав его шагов на триста, стал шагах в ста от засадки казака. По нем-то и продолжали стрелять без успеха Комаров и Глаголев.