В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин Бу cтр.№ 44

Кто были остальные деятели, Абдулу было неведомо. Он не знал их имен, как и имен многочисленных индуистских богов и богинь, чьи статуэтки в большом количестве стояли на столе у надзирателя. Наверное, Мирчи мог бы легко назвать всех знаменитых индийцев. Такого рода вещами была забита голова у тех, кому посчастливилось посещать школу.

После регистрации Абдула отправили в барак, где находилось сто двадцать два мальчика. Он лег рядом с остальными на холодный, выложенный плиткой пол. Через открытое окно явственно доносился лязг металлических ставен. Это торговцы из магазинчиков по ту сторону каменной стены запирали свои лавки на ночь. Наверное, он провалился в сон, потому что следующее, что он услышал, был призыв на молитву, который раздавался из громкоговорителя на минарете соседней мечети. Аллах-у Акбар. Господь велик.

Карам Хусейн считал, что неприлично молиться Аллаху, будучи грязным и не совершив омовения. Поэтому Абдул редко совершал намаз.

– Даже когда я молюсь, я думаю о работе, – признался он недавно Кекашан.

Однако его всегда успокаивал голос муэдзина, когда тот созывал верующих или объявлял о потерянных детях, которые находятся в мечети, облаченные в зеленые рубашки, и ждут, пока их отыщут родители. Хотелось верить, что все дети в безопасности, если они находятся под присмотром людей с такими голосами.

Что до личной веры в бога, то за неимением глубокого внутреннего убеждения в бытии Всевышнего, Абдул со временем сочинил некое экономическое доказательство его существования. Он объяснял это так:

– Я тугодум, и до меня долго доходят некоторые вещи. Но многие умные люди верят в Аллаха – имамы, муэдзины, богатые мусульмане, занимающиеся благотворительностью. Неужели все они трудились бы и тратили деньги ради несуществующего бога? Такие уважаемые господа вряд ли пускали бы рупии на ветер.

Таким образом, получалось, что Аллах существует. И, наверное, есть и понятная лишь ему причина, почему Абдул должен сидеть в тюрьме за преступление, которого не совершал.

Вошел надзиратель с оспинами на лице. Он будил ребят, раздавал им тряпки и тазы и указывал на ряд тянувшихся вдоль стены кранов. Воды здесь было хоть отбавляй; намного больше, чем в Аннавади. Абдулу было приятно смыть с себя пот, который неоднократно прошибал его за время пребывания в полицейском участке. Но на следующий день, когда всем приказали принять душ, он заупрямился.

В Аннавади не было смысла мыться каждый день. Ведь как только высохнешь, нужно опять браться за грязную работу. Иногда от него так несло, что матери приходилось трясти полотенцем перед его носом и прикрикивать: «Дурачина, пойди сполоснись. Приятно иногда освежиться!» Ну, кому-то, может, и приятно. Абдул считал принятие ванны не просто бессмысленным ритуалом, но еще и опасным самообманом. Чистое тело предполагало, что ты ждешь чего-то большого и чистого от нового дня. Он же предпочитал всегда помнить: сегодня будет таким же унылым, как вчера. Тогда и разочарований не будет.

Абдул заявил надзирателю, что не будет принимать душ. На что тот лаконично ответил: «Не пойдешь купаться, не будешь завтракать». Таковы правила в Донгри. Абдул решил, что лучше остаться голодным. Потом он пожалел об этом скоропалительном решении. С другой стороны, с тех пор, как случилась трагедия с Фатимой, все его бытовые стереотипы разрушились. Ему оставалось лишь ухватиться за привычку оставаться грязным – это единственное, что не изменилось в его жизни.

На третье утро надзиратель сказал, что дальнейший отказ от купания чреват не только лишением завтрака. Абдула еще и поместят в тот самый душный карцер, где у него возникло желание съесть маленьких детей. После такого предупреждения парень решил не артачиться, а принять предложенный график принятия посещения душа. На четвертые сутки пребывания в колонии его ноги, уши, шея были чисты, как никогда в жизни. Но полученные в награду за героические гигиенические усилия завтраки не оправдали ожиданий. В рисе попадались камешки, а хлеб был настолько противным на вкус, что если бы такой подала ему мать, он бы сунул его в карман и потом бросил свиньям.

Большинство мальчишек в бараке были мусульманами. Представители этого вероисповедания в целом доминировали в исправительных учреждениях по всей Индии. Сокамерники Абдула завтракали и обедали, сидя на полу, и посмеивались над ужасной едой, которую здесь давали. Они называли колонию «вторым домом», имея в виду, что она практически не отличалась от их повседневного существования на воле. Такое «наказание» было практически бессмысленным.

По утрам барак отпирали и выпускали детей во двор. Им давали задания: бегать по кругу, петь национальный гимн. Пели они с большим энтузиазмом и очень громко, надрывая легкие. После чего ребят загоняли обратно в барак, где они проводили долгие часы в полном безделье. Правда, в офисе начальника тюрьмы висел подробно расписанный распорядок дня с разнообразной досуговой программой. Абдула вовсе не огорчило такое несоответствие предполагаемого и реального времяпрепровождения. В любом случае в Донгри он был в гораздо большей безопасности, чем в тюрьме на Артур-роуд.

Обитатели колонии подолгу сидели на полу своего барака и рассказывали друг другу разные истории, а также давали советы, как реагировать на предъявляемые обвинения. Одна мысль повторялась снова и снова: «Признай все, в чем тебя обвиняют, и тебя вскоре отпустят». Так говорили адвокаты, которые время от времени навещали своих подопечных: «Соглашайтесь с любыми формулировками! Дело закроют, и вы снова окажетесь дома».

Абдулу так хотелось домой, что он всерьез подумывал о том, чтобы признать, что избил Фатиму перед ее самоубийством. Он до сих пор не мог привыкнуть к мысли, что она мертва. Наверное, это оттого, что он ранее не считал ее в полной мере живой. Как и многие соседи, он в душе был уверен, что физическая и психическая неполноценность предполагает другой уровень существования – как бы более низкий и примитивный. Но, как выяснилось в участке, быть инвалидом и быть трупом – совершенно разные вещи.

Однажды вечером один шестнадцатилетний парнишка открыл своим товарищам, что зарезал собственного отца. Он сказал, что для него это было делом чести: он отомстил отцу за то, что тот задушил мать. Впрочем, теперь полиция приписывала мальчику убийство обоих родителей.

Абдулу это показалось какой-то фантастической историей, сюжетом для триллера. Но его сокамерников мало интересовало, виновен или невиновен в двойном убийстве рассказчик. Они оживились, лишь когда узнали, что он из состоятельной семьи: на банковском счету у родителей было двадцать пять тысяч лахов ^[74], эквивалент пятидесяти шести тысяч долларов.

– Да ты теперь богач! – обратился к отцеубийце один из слушателей.

Сколько тот ни объяснял, что если получит срок, то не сможет получить наследство, ребята продолжали увлеченно обсуждать, какие машины и одежду можно купить на эти деньги.

Многие заключенные были помещены в колонию только за то, что они работали. Закон о запрете детского труда существовал давно. Его приняли, еще когда Абдул был маленьким. Но, оказывается, сейчас решили ужесточить правоприменительную практику, и для этого иногда наказывали нарушителей.