— Простите, мадонна, я вас ненадолго покину, — прошептал он.
Катерина открыла глаза.
— Прощу, если ты обещаешь после забега составить мне компанию.
Пьетро обещал. Спящего Ческо передали няньке. Вслед за Пьетро вскочил и Меркурио, но Пьетро скомандовал «лежать». Щенок с радостью остался при малыше, свесившем ножку с нянькиных коленей.
Пьетро похромал сквозь толпу к Джаноцце. Она при виде юноши присела в реверансе.
— Добрый вечер, кавальери.
Девушки вокруг захихикали.
— Добрый вечер, дамы, — раскланялся Пьетро. Затем он обратился к Джаноцце: — Простите, я и не думал на вас глазеть. Мои мысли были далеко.
Снова послышались сдавленные смешки, приправленные на сей раз двусмысленными комментариями. Джаноцца взяла Пьетро за руку и подвела к раскрытому окну.
— Скажите, синьор Алагьери, в вашей жизни есть женщина?
— Нет. Нет женщины, на которой я бы мог жениться. Джаноцца по-птичьи склонила головку набок и не спросила, а выдохнула:
— Значит ли это, что женщина есть, однако вы не можете на ней жениться?
Пьетро готов был вырвать собственный предательский язык.
— Отнюдь, сударыня. Я совсем не то хотел сказать. Просто я знаю нескольких девушек подходящего возраста, вот и все.
— Понятно, — протянула Джаноцца. — А я не знаю. Жаль, что у меня нет младшей сестры. — Она вглядывалась в темноту за окном. По периметру палаццо горели факелы; их цепочка забирала влево, к покоям Федериго, кузена Кангранде. Там тоже веселились, радуясь прекрасному обзору финишной прямой. Такой же факел, прикрепленный к стене за спиной у Пьетро, словно ставил точку в забеге. Джаноцца указала рукой на снежные вихри.
— Как вы думаете, синьор Алагьери, бегунам не очень холодно?
— Совсем не холодно, сударыня. Я сам сегодня участвовал в скачках. Я не ожидал, что так быстро забуду о холоде. — И Пьетро рассказал о меховом табарро, втоптанном в грязь на берегу Адидже.
— Теперь, наверно, в нем устроит гнездо утка, — предположила Джаноцца.
— Это слабое утешение, сударыня. Плащ был великолепный.
— Почему «был»? Он и остался великолепным.
— Простите. Это, наверно, глупо. Просто меня с детства приучали… к бережливости.
— Меня тоже. Полагаю, жизнь в семье Капуллетти будет кардинально отличаться от той, которую я вела в родительском доме. У девушки, привыкшей к трижды перелицованным платьям, может и голова закружиться. Однако ваше пожертвование — деяние истинно христианское. Наверно, сейчас утиная семья благословляет вашу щедрость. — Джаноцца рассмеялась и добавила: — Вы жалеете, что не смогли участвовать в забеге?
«Оказывается, она способна и прямые вопросы задавать! А с виду и не скажешь».
— Вы правы, я действительно немного завидую Антонио и Мари.
— Честный ответ, — одобрила Джаноцца. — Синьор Капуллетти рассказывал, что вы проявили невероятную храбрость под Виченцей. Вы и кавальери Монтекки. Скажите… ему что-то во мне не понравилось? Не успел дядя меня представить, как он ушел. Я неправильно себя повела, да?
Пьетро не хотелось отвечать. Тем более не хотелось ему излагать мнение Монтекки по поводу совместимости Джаноццы и Антонио.
— Нет, что вы! Просто Марьотто было о чем подумать. Как раз перед вашим появлением его отец рассказывал, как погибла его мать.
Джаноцца озабоченно нахмурила брови.
Смею ли я попросить вас рассказать эту историю?
— Эта история не моя, и не мне ее рассказывать. Лучше спросите Марьотто. А вы любите своего дядю? — Пьетро тоже решился на личный вопрос.
— Вообще-то Гранде мне не дядя, а двоюродный дед. Он глава семьи, но до совершеннолетия я видела его всего несколько раз.
«Просто до совершеннолетия ты была ему не нужна». По любви женятся крестьяне, а не знатные синьоры. Для последних брак — это договор между двумя семействами, имеющий целью произвести на свет потомство и воплотить в жизнь честолюбивые планы. Любовь же давно не имеет никакого отношения к браку. Даже Церковь, всего шестьдесят лет назад объявившая узы брака священными, теперь сквозь пальцы смотрит на любовные похождения лиц, связанных этими узами. Обожание издали, куртуазная любовь, страсть, которая жалит, обжигает, заставляет томиться, — вот пункты, не входящие в брачный договор. Разве это не противно человеческой природе?
Уже давно, как только разговор заходил о любви вне брака, Пьетро начинало трясти от негодования. Он вспоминал грустные глаза матери, склонившейся над очередным произведением мужа. Данте женился по воле родителей, которые заключили брачный договор с семьей Джеммы Донати, в то время как сердце поэта принадлежало Беатриче, Дарующей Блаженство. Именно этой женщине Данте посвятил труд всей своей жизни — что не мешало ему делить дневные заботы, а также ложе со своей законной женой. Наверно, простолюдины избавлены от таких мук.
Впрочем, девушке, что стояла сейчас рядом с Пьетро, не грозили измены или холодность супруга. Антонио твердо решил завоевать ее сердце. Даже если Джаноцца не ответит на его чувства, она всю жизнь будет купаться в обожании.
Девушка смотрела на снежные вихри, клубящиеся меж зданий.
— Мой отец родом из маленькой деревушки к юго-востоку от Падуи. Она называется Боволенто. А отца зовут Джакопино делла Белла. Вряд ли вы о нем слышали. Он умер в прошлом году.
— Отчего умер ваш отец?
— От подагры. — Глаза Джаноццы наполнились слезами.
— Примите мои соболезнования, — поспешно произнес Пьетро, надеясь предупредить наводнение. — Выходит, вы не принадлежите к семейству Каррара?
Девушка шмыгнула носом и сморгнула слезы.
— Моя матушка — родная племянница Гранде.
— Вот как!
Разговор зашел в тупик. Пьетро до сих пор не составил себе мнения о Джаноцце. Что-то в ней смущало юношу, нашептывало догадки, более похожие на подозрения.
Порыв ветра бросил им в лица горсть снежинок; молодые люди зажмурились, чтобы утишить боль в глазах, словно исколотых крохотными кинжалами, и невольно повернулись к праздничной толпе. Играла музыка. Решив, что момент самый что ни на есть подходящий, жид Мануил достал лютню и дудку. Он умудрялся играть одновременно на обеих. Мелодия получалась веселая, провоцирующая; гости начали прихлопывать. Краснолицый Людовико Капуллетти выписывал кренделя своими толстыми ногами, не попадая в такт, что, впрочем, нимало его не смущало. Синьор Монтекки неожиданно для себя расхохотался; многие гости присоединились к жизнелюбивому Капуллетти.
— Боюсь, у него тоже подагра, — покачала головой Джаноцца.
— Почему вы так решили?
— Видите, как он припадает на правую ногу? Каждый шаг причиняет ему боль. Так начинается подагра. Неудивительно, что синьор Капуллетти решил переженить всех своих наследников в столь юном возрасте.