Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Ротенберг cтр.№ 63

На мгновенье она дрогнула под таким натиском, но, вслушавшись в чувства, звучавшие за грубыми словами, ощутила — как ощущала за нотными значками живые звуки эрху — глубокую, беспросветную тоску.

— Ты умрешь, — с грустью сказала она.

— Лучше смерть, чем полная ненависти жизнь.

— Может быть, — откликнулась Май Бао, но не поверила ему.

Она положила ладонь на руку мужчины, и его черты смягчились. Сигарета повисла на губах. Май Бао взяла ее и затянулась едким дымом.

— Открой рот, — попросила она и, когда он подчинился, прижалась губами к его рту и выдохнула дым, проникший глубоко в легкие мужчины.

Его глаза наполнились слезами.

— Ты боишься смерти?

Он не ответил, да в этом и не было надобности.

— Ты все еще хочешь меня? — Май Бао сделала глубокий вдох и отложила сигарету в сторону.

Он не мог подобрать слов для ответа. Тогда, не произнеся больше ни слова, она подарила ему «облака и дождь». А еще через несколько часов он покинул этот суетный мир.

* * *

В ту ночь, вернувшись домой и оказавшись в безопасности, которую дарили высокие стены сада, Май Бао направилась прямиком в кабинет мужа, взяла его за руку и повела в спальню. Торопливо раздев Сайласа, разделась сама.

— Помоги мне забыть, — сказала она.

Он выполнил ее просьбу.

Чарльзу еще никогда не доводилось бывать в стенах тюрьмы и так близко от виселицы, которую он видел сейчас во дворе через зарешеченное оконце крохотной камеры. Снег падал на горизонтальную перекладину ужасного сооружения и устилал площадку эшафота.

«Снег в Шанхае… Явление не то что неслыханное, но весьма необычное. Подходящая погода для повешения». Чарльз плотнее запахнул пальто и, пытаясь согреться, стал пританцовывать на каменном полу.

Услышав звон гремящих цепей, он повернулся к железной двери. Она распахнулась, и на пороге возникла фигура того, кого некогда звали Цзу Жун Цзы, — журналист, написавший первую статью для его первого издания, человек, благодаря которому он встал на путь, ведущий к богатству, женитьбе и трем детишкам. Сейчас жена Чарльза ждала четвертого. Он был должен этому человеку, но — что? И как его старый друг мог согласиться помогать «боксерам»? Как?!

Бессильно шаркая, Цзу Жун Цзы подошел к столу, стоявшему в центре камеры, и остановился, затем, посмотрев на Чарльза, спросил:

— Ты не поможешь мне сесть?

Чарльз поспешно шагнул вперед и протянул мужчине руку. Когда тот садился, он сморщился, по-видимому от боли.

— У тебя грустный вид, босс, — подняв глаза на Чарльза, проговорил он.

Чарльз подавил обычное отвращение, которое неизменно испытывал, когда его называли этим словом, и заставил себя улыбнуться.

— Грустный вид? В чем же это выражается?

— Похоже, тебе нужно выпить, босс, да и мне бы это не помешало. У тебя случайно нет с собой какой-нибудь выпивки?

Чарльз отрицательно помотал головой.

— Какая жалость! Перед тем как на человека накинут петлю и затянут ее на шее, ему просто необходимо выпить.

Несколько секунд царило молчание.

— Как мог ты участвовать во всем этом? — спросил наконец Чарльз. — Стать бунтовщиком, убийцей?

— Или патриотом? К черту все это, босс. Плевать мне на патриотизм.

— Так зачем ты принял в этом участие?

— Главный вопрос — в другом, и он гораздо интереснее: почему в этом не участвовал ты? Неужели твое богатство превратило тебя в фань куэй? Как такое возможно?

Чарльз встал и посмотрел на дверь камеры. Потом повернулся обратно. Снаружи, в тюремном дворе, по лестнице виселицы, предназначенной и для Цзу Жун Цзы, на эшафот вели человека. Нет, не вели — тащили, невзирая на его мольбы.

— Какой чудесный способ умереть! Ты так не думаешь, босс?

— Вполне заслуженный способ, если он был убийцей.

— Ты все еще веришь в протестантскую чушь вроде «око за око, зуб за зуб»?

— А ты — нет?

— Нет. Если бы верил, я бы уже давно потребовал, чтобы фань куэй убили одного из своих интеллектуалов, потому что они убили его во мне. Послушай меня! — рявкнул Цзу Жун Цзы. — До того как они появились, я что-то собой представлял. Я чувствовал длинную вереницу ученых, живших до меня, я шел по их стопам, дышал тем же воздухом, что и они, приумножал знания, которые приумножали они. А потом явились фань куэй…

— И ты стал журналистом, вот и все.

— Нет, я стал никчемным писакой! Порнографом! А это самая жалкая и презренная разновидность журналиста. Они украли у меня то, чем я был.

— Может, это я у тебя украл? — проговорил Чарльз.

— Чушь! Это сделали фань куэй. Поэтому, когда… — В камере вновь повисло долгое молчание. — Значит, ты ненавидишь меня, босс?

Чарльз не мог ненавидеть этого человека. Он понимал его. По-своему он тоже работал ради того, чтобы наступили перемены, только не прибегая к насилию. Старая маньчжурская династия трещала по швам. Ей суждено рухнуть из-за собственной глупости. Чарльз высказал свое мнение журналисту.

Тот покачал головой, и его лицо вновь исказила гримаса боли.

— Нет, босс, нет. Ты не понимаешь. Маньчжуры слишком глупы, чтобы быть настоящими врагами. Настоящие враги — фань куэй. Тайпины поняли это. Мы всего лишь дети тайпинов, а наши дети продолжат их войну. Не может быть мира, когда стольким людям отказано во всем. Не может.

— Ты не сожалеешь о том, что сделал? — спросил Чарльз.

Журналист собирался было ответить, но его остановил лязгающий звук открывшегося на эшафоте люка.

Оба мужчины посмотрели в оконце и увидели человека, повисшего на толстой веревке. Его шея не сломалась, и он боролся за жизнь, дергаясь в петле. Ноги дрыгались и пинали воздух, лицо посинело, глаза выкатились из орбит, а из ушей и носа текла кровь. Наконец к нему пришла благословенная смерть: ноги перестали дергаться, он безвольно повис на веревке, а на плечи его беззвучно ложился пушистый снег.

— Ты уверен в том, что не захватил с собой выпивки, босс? Человеку, которого вот-вот повесят, нельзя отказывать в этом маленьком удовольствии.

Жизнь с удивительной быстротой вошла в прежнее русло, которое люди, живущие у излучины реки, считали единственно нормальным.