Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Погодин cтр.№ 39

Вот истинная причина, почему Барклай невыгодно отозвался в своем изображении военных действий 1-й армии о Ермолове, который, будучи глубоко предан князю Багратиону, никогда, впрочем, не выказывал большого сочувствия Михаилу Богдановичу. Таким образом, обязанность, возложенная государем на Ермолова, обязанность трудная, опасная, на которую отваживались немногие исторические лица, потому что она никогда не оканчивалась в пользу тех, на которых возлагалась, была выполнена Ермоловым с редкою добросовестностью. Самые ожесточенные недоброжелатели его не могли сказать, чтоб Ермолов написал что-нибудь другое государю, кроме как о некоторых ошибках Барклая, всему свету известных и давно уже оцененных, о вреде, который происходил от отсутствия единства в командовании армиями, и о малом доверии, питаемом войсками к главнокомандующему, что было, к сожалению, вполне справедливо. Из участников же современной эпохи Ермолов отозвался невыгодно лишь об одном Эртеле. Представляю на суд каждого, у кого есть капля здравого смысла, сказать самому себе: много ли было на свете людей, которые бы, взяв на себя такую трудную роль пред государем и Отечеством, исполнили ее более честно и более скромно?

Между тем это подало повод многочисленным и сильным врагам Ермолова, людям, большею частью, бездарным и завистливым, упрекать его в том, что он интриган, обязанный своим возвышением проискам и искательству у начальников; весьма трудно согласить подобного рода обвинения со смелыми, резкими и никому не безызвестными возражениями Ермолова своим начальникам и старшим генералам, коим он часто, в присутствии многих свидетелей, высказывал горькие истины. Возбудив этим против себя многих генералов, в числе коих находилось немало бездарных, корыстолюбивых и алчущих власти лиц, он приобрел тем весьма сильных врагов, которые, распространяя о нем самые неблагоприятные слухи, могли значительно повредить ему, если не в понятиях прозорливого правительства, то в общественном мнении. Вообще, если достоинства человека измеряются числом его врагов, никто более Ермолова не имел столь большого количества ожесточенных недоброжелателей в старших и равных себе, но безгранично преданных почитателей в своих подчиненных.

…Во все время отступления армии от Дриссы до Царева Займища Ермолов, пользовавшийся полным доверием Барклая, отдавал по целым неделям приказы по армии. Когда Барклаю хотелось внести что-нибудь в приказ, он уведомлял его записками.

Ермолов, оценивший способности Толя, с которым он находился впоследствии далеко не в приятельских отношениях, ходатайствовал о нем не раз у Барклая, который, как известно, выслал его однако из армии в Москву. Ермолов подавал даже Барклаю записку, в которой он свидетельствовал об усердии и дарованиях Толя, приобретшего впоследствии огромное влияние на Кутузова, который привез его с собою в армию».

…Приближался великий день Бородинского сражения. В Гжати, говорит Ермолов, прибыли войска генерала Милорадовича в числе 16 тысяч человек и разделены по полкам. Назначена для обеих армий позиция при селении Бородино…

…(26-го числа) после князя Багратиона (получавшего тяжелую рану) принял команду над 2-ю армией и вместе над войсками, на левом фланге бывшими, генерал Дохтуров. Холодность и равнодушие к опасности, свойственные сему генералу, не заменили, однако же, Багратиона. В то самое время как на левом фланге Дохтуров боролся с превосходнейшими силами неприятеля, высота, важная по положению своему и лично защищаемая генерал-лейтенантом Раевским, испытывала сильнейшие нападения. 18 стоящих орудий с трудом уже противились почти вчетверо превосходнейшей артиллерии. Уже дерзнул неприятель приблизиться на картечный выстрел. Бестрепетный Раевский, невзирая на слабое прикрытие батареи, на грозящую ей опасность, но истощились наконец снаряды его артиллерии, и хотя стоящие по сторонам батареи еще ее охраняли, но долго не могло продлиться таковое ее состояние.

В сие время находился я на правом фланге при князе Кутузове на батарее, совершенно от опасности удаленной, которую неприятель до самого почти вечера не почтил ни одним выстрелом. Он запретил мне от него отлучаться, равно как и начальнику артиллерии 1-й армии генерал-майору графу Кутайсову, которого отличная храбрость увлекала уже в средину опасности, и он за то на него досадовал. Уже время клонилось к полудню; атаки на высоту, генерал-лейтенантом Раевским защищаемую, усилясь, охватывали и часть войск 6-го корпуса, справа к ней прилегающего. Военный министр, всегда в опаснейших местах присутствующий, был свидетелем упорного сопротивления генерал-лейтенанта Раевского. В сие самое время приехал от левого фланга полковник князь Кудашев с донесением, что неприятель чрезвычайно умножил свои батареи и войска наши должны были отойти на некоторое расстояние по той причине, что артиллерия наша в необходимости нашлась уступить превосходному огню неприятеля.

Князь Кутузов дал повеление 2-му и 4-му корпусам идти поспешнее на вспоможение левому крылу. Мне препоручил отправиться к артиллерии того фланга и привести ее в надлежащее устройство. Начальник главного штаба 2-й армии генерал-адъютант граф Сен-При был ранен, и потому в звании моем мог я удобнее войти в распоряжение. Графу Кутайсову объявил я, чтоб из резерва приказал он трем конным артиллерийским ротам следовать за мною на левый фланг. Граф Кутайсов непременно хотел со мною ехать, и никакие со стороны моей убеждения не могли отклонить его от намерения. Проезжая неподалеку высоты генерал-лейтенанта Раевского, увидел я, что уже она была во власти неприятеля, батарея на оной взята им, бегущая пехота наша сильно преследуема!

Важность пункта сего была ощутима для каждого и мне натвердили об оной ^[53]; я бросился к 6-му корпусу, самому ближайшему к высоте, 3-му батальону Уфимского пехотного полка приказал идти быстро вперед, остановил им бегущих стрелков наших и отступающие в расстройстве егерские 18, 19 и 40-й полки. Неприятель не мог употребить захваченной артиллерии, ибо при оной не было зарядов, но по обеим сторонам взятой им батареи подвезены были орудия, и командуемые мною полки осыпаемы были картечью. Три конные роты, меня сопровождавшие, остановились на левом моем фланге и, отвлекая на себя огонь неприятеля, облегчили мне доступ к высоте, которую взял я не более как в десять минут. Телами неприятеля покрылась батарея и отлогость холма до вершины. Все сопротивлявшиеся заплатили жизнью, один только взят в плен бригадный генерал Бонами, получивший двенадцать ран штыками. Потерянные нами орудия все возвращены, но урон со стороны моей по числу людей был ужасный. Слабые полки мои заставляли меня опасаться, чтобы неприятель не похитил приобретенного нами успеха, но главнокомандующий генерал Барклай де Толли, видя собственными глазами близкую опасность, немедленно прислал два полка пехоты, помощью которых я мог удержаться и между тем собрать рассеянных людей. Граф Кутайсов, бывший со мною вместе, подходя к батарее, отделился вправо, где, встретив часть нашей пехоты, повел ее на неприятеля, но пехота сия обращена, и он не возвратился. Вскоре прибежала лошадь, и окровавленное седло давало подозрение о его смерти. Могло оставаться горестное утешение, что он ранен и в руках неприятеля. Погасла жизнь твоя, достойный молодой человек! Не одним близким твоим оставлено сетование, отечество теряет величайшие в тебе надежды! Судьбою предоставлена мне была честь познакомить тебя с первыми войны опасностями ^[54]; мне оставлена судьбою и горесть видеть тебя жертвою оных.