Гладиаторы - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Джон Вит-Мелвилл cтр.№ 72

Глаза Евхенора уставились на перепуганную девушку. Встретив этот взгляд, она еще ближе придвинулась к своему защитнику, меж тем как грек насмешливо заметил:

— Ты лучше бы выдумал для нас новые правила, потому что ты, видимо, готов нарушать прежние. Товарищи, я обращаюсь к вам! Разве добыча не принадлежит всем и в равной части?

Остальные приблизились в эту минуту, так как теперь они были на более тесной улице, и народ остался позади.

— Известное дело, известное дело! — повторяли во всех концах. — Кто в этом сомневается? Кто тут станет противоречить?

— Так что же ты хочешь делать? — воскликнул Гирпин, раздражаясь. — Не можешь же ты разрезать пленницу на двадцать кусков и дать каждому его долю! Я говорю тебе, что она моя. Оставь ее в покое!

— Нельзя разрезать бурдюк с вином на двадцать кусков, да это и незачем, — отвечал грек, — но можно сделать так, что он обойдет кругом всех наших товарищей, покуда каждый не утолит жажды. Ей-ей, и тут надо проделать то же самое.

Он говорил холодным, насмешливым тоном, и хотя Мариамна не поняла половины его речей, пересыпанных техническими терминами его ремесла, однако поняла достаточно для того, чтоб испугаться предстоящей перспективы.

Старый Гирпин наконец потерял терпение.

— Ты хочешь ее отнять у меня? — воскликнул он, насупив свои густые брови и приближаясь лицом к лицу грека. — В таком случае будь мужчиной и попробуй!

Евхенор сделался страшно бледен. В его план не входило вступать в личную борьбу со своим старым и сильным товарищем. Правду сказать, кулачный боец был трус, обязанный своей репутацией главным образом той ловкости, с какой он всегда избирал себе противниками тех, кого с несомненностью мог победить. В эту минуту он отступил на шаг или на два от своего разъяренного противника и снова обратился к товарищам.

Последние столпились в кружок и говорили все одновременно. Гирпин переходил от одного к другому, все время заслоняя своим телом девушку, как зверь, защищающий своих детенышей. Он решил спасти девушку, так как смутно понимал, что она принадлежала Эске, и честный гладиатор не поколебался бы ни минуты пожертвовать своей жизнью ради спасения еврейки.

— Одну минутку, товарищи! — воскликнул он громким голосом, заглушившим шум их голосов. — Или вы все хотите броситься на меня, как свора дрессированных для охоты собак на волка? Я назвал вас охотничьими собаками, но я ошибся, потому что промеж вас затесалась шавка, которую я отлично знаю. Лучше бы вас назвать кучкой старых сплетниц, которые тараторят на базаре. Вы говорите о правилах? О, конечно, мы поступаем по правилам и держим наши клятвы. Руф, старый мой друг, много раз мы видали друг друга лицом к лицу с мечом в руке за последний десяток лет, и никогда между нами не было ни одного худого слова, ни одной злой мысли. Неужели теперь ты изменишь мне?.. Неужели ты позволишь оскорблять твоего старого Гирпина?

Боец, к которому он обратился с такими нежными воспоминаниями, протиснулся в середину шайки. Огромный, спокойный, расчетливый и рассудительный, говоривший медленным голосом, Руф считался как бы оракулом здравого смысла среди своих товарищей.

— Вы оба не правы, — сентенциозно сказал он. — Девушка не принадлежит никому из вас. Кабы все это случилось вчера, Гирпин был бы вправе отвести ее куда ему угодно. Но с тех пор, старый мой приятель, мы уже приняли присягу, и теперь она — общее достояние всех, в силу наших правил.

— Я же это говорил! — воскликнул Евхенор торжествующим тоном. — Добыча принадлежит всем нам, и каждому своя доля. А груша, кажись, превосходная и довольно зрелая. Мое дело содрать с нее шкурку.

С этими словами он сдернул покрывало, скромно накинутое Мариамной на голову, и девушка, покраснев от такого оскорбления, гневно топнула ногой, затем, как будто сознавая, что ей невозможно мстить, залилась слезами и закрыла свое лицо руками.

Гирпин схватил наглеца за плечо и оттолкнул его в толпу товарищей. Его борода задрожала от гнева, и на губах, как у старого, загнанного вепря, показалась пена.

— Долой руки! — прогремел ветеран. — По правилам ли то будет или не по правилам, но только при первой подобной забаве я всажу булат в грудь забавника. Ты, Руф, отлично знаешь, что я не со вчерашнего дня вступил в «семью». Я ел полужареное мясо и чечевичную похлебку, когда большинство находящихся здесь товарищей еще сосали молоко своих матерей. Я говорю тебе, смелая голова, что старый закон был вот какой. Когда гладиаторы спорили о чем бы то ни было — о плате, грабеже или старшинстве — они брали короткие мечи, бросали свои щиты и бились друг с другом, пока не приходили к соглашению. Становитесь кругом, братцы! Поставьте гречонка недалеко от меня, и мне дайте только пространство в семь футов, ни на мизинец больше, и я покажу вам, как мы улаживали свои дела в ту пору, когда Нерон носил порфиру.

— Нет, нет, — сказала Мариамна, в ужасе ломая руки, — не проливайте крови из-за меня. Я несчастная, беззащитная девушка. Я никому не сделала ничего худого. Отпустите меня, ради бога, отпустите меня!

Но со всех сторон поднялись возражения против такого способа решить затруднение. Руф и два наиболее старых гладиатора, тронутые юностью и слезами своей пленницы, вполне готовы были позволить ей уйти. Но Евхенор, Люторий и остальная шайка сильно восставали против потери такой славной добычи. Руф, к которому обращался его собрат, сильно хотел бы оказать ему поддержку, но вынужден был признать, что, по уставу гладиаторов, правда на стороне Евхенора. Само предложение о борьбе один на один, чтобы узнать, кому должна принадлежать еврейка, несмотря на то, что оно было вполне по вкусу подобному обществу, становилось неприменимым вследствие недавней клятвы. Вся ватага в тот момент, когда Гиппий уговаривался с ней относительно предприятия следующей ночи, по обыкновению, поклялась не только соблюдать братство и общность интересов, но и воздерживаться от борьбы по какому бы то ни было поводу или вызову ни с членами «семьи», ни с общим врагом, если только этого не приказывал сам начальник. Хотя Гирпин кусал свои губы и мысленно сыпал проклятия, все еще сохраняя Мариамну около себя, однако он должен был признать вескость аргументов своего собрата, и сбитый с толку атлет до боли ломал голову, чтобы изобрести какое-нибудь средство в пользу девушки, которую он решил спасти. Но всякое замедление было опасно. Эти люди не привыкли колебаться или стесняться, притом же приближался час, когда им нужно было соединиться для ночного предприятия, каково бы оно ни было, в доме трибуна. Старый гладиатор понял, что ему следовало хитрить, хотя бы только для того, чтоб выиграть время, и, сделав ясное лицо, он, хотя и против воли, принял добродушный и довольный вид.

— Пускай будет по-вашему, — сказал он. — Старик Гирпин не такой человек, чтобы изменять своему слову, данному товарищам, или нарушать правила «семьи» ради белого и розового личика или черной косы. Я подчинюсь решению Гиппия. Мы найдем его в доме трибуна, куда уж он успел прийти. Вперед, приятели, и долой руки! Повторяю тебе, Евхенор, что, покуда наш старшина не порешит, она моя.