Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 89

— Но и это еще не все, — сказал Ноздря, когда мы завели животных в конюшню и начали разгружать их, — поскольку все слуги в этом доме мусульмане и истово соблюдают Рамазан, альмауна Эсфирь согласилась готовить для вас, господа, пищу своими собственными руками. Теперь вы снова будете есть в привычные часы, и вдова заверила меня, что она хорошая кухарка. Ну а плата, которую она запросила за постой, более чем разумная.

Дядя откровенно уставился на раба и сказал благоговейно:

— Ты мусульманин, а их иудеи презирают больше всех, на втором месте стоим мы, христиане. По-моему, одного этого было достаточно, чтобы заставить вдову Эсфирь с презрением прогнать нас от дверей. Мало того, ты, должно быть, самое омерзительное создание, которое когда-либо появлялось у нее перед глазами. Так как же, во имя Господа, ты добился такого поразительного успеха?

— Я всего лишь простой раб, хозяин, но я отнюдь не невежда и отличаюсь предприимчивостью. Я умею читать и наблюдать.

— С чем тебя и поздравляю. Но это не ответ на мой вопрос, и это не уменьшает твое уродство.

Ноздря задумчиво почесал свою жиденькую бороденку.

— Хозяин Маттео, вы обнаружите, что в Святых книгах, как христианских, так мусульманских и иудейских, слово «красота» упоминается часто, а слово «уродство» не встречается совсем. Возможно, все наши боги и не признают физического уродства простых смертных, а альмауна Эсфирь — наверняка благочестивая женщина. Во всяком случае, прежде чем все эти Священные книги были написаны, у нас была одна общая религия — моими предками были альмауны, может, и вашими тоже, — мы принадлежали к одной вавилонской религии, к которой все теперь питают отвращение, называя ее языческой и демонической.

— Дерзкий выскочка! Да как ты смеешь предполагать такое? — возмутился отец.

— Нашу хозяйку зовут Эсфирь, — сказал Ноздря, — но ведь есть и женщины-христианки с таким именем, оно происходит от злой богини Иштар. Покойный муж альмауны, как она мне сказала, звался Мордехай, имя его происходит от бога-демона Мардука. Но задолго до того, как эти боги существовали в Вавилоне, на земле жили еще Ной, Сим и Хам, и мы с альмауной — их потомки. Только последующее разделение наших религий нарушило целостность семитов, но, если вдуматься, отличия оказались не слишком существенными. Мусульмане и иудеи, мы остерегаемся одной и той же пищи, мы одинаково вверяем наших сыновей вере обрезанием, верим в небесных ангелов и питаем отвращение к одному и тому же врагу рода человеческого, как бы он ни назывался — Сатана или Шайтан. Мы чтим священный город Иерусалим. Возможно, вы не знаете, что пророк (да пребудет с ним мир) первоначально приказал нам, когда мы совершаем свои молитвы, поклоняться Иерусалиму, а не Мекке. Язык, на котором первоначально говорили иудеи и на котором говорил пророк (да пребудет с ним мир), не слишком сильно различается…

— Вот в этом мусульмане и иудеи действительно похожи, — сухо заметил отец, — их языки крепятся посередине, чтобы можно было болтать обоими концами. Вот что, Маттео, Марко. Пойдемте и сами выразим соболезнования нашей хозяйке. Ноздря, а ты закончи разгружать животных и затем добудь для них еды.

Вдова Эсфирь оказалась маленькой седовласой женщиной с приятным лицом, она приветствовала нас так любезно, словно мы и не были христианами. Вдова настояла, чтобы мы присели и выпили то, что она называла «укрепляющим средством для путешественников», — горячего молока с кардамоном. Хозяйка приготовила его сама, поскольку солнце еще не село и ее слуги-мусульмане не могли ни вскипятить молоко, ни растереть семена.

Похоже, что у этой почтенной еврейки, как и предположил мой отец, язык действительно был прикреплен посередине, потому что какое-то время она увлеченно занимала нас беседой. Пока отец и дядя разговаривали с ней, я осматривался. Дом, несомненно, был прекрасный, богато обставленный, но — после смерти хозяина Мордехая, я полагаю, — все пришло в упадок, и отделка обветшала. До сих пор, однако, сохранился целый штат слуг, но, честно говоря, у меня создалось впечатление, что все они остались не из-за платы, а из любви к хозяйке и без ее ведома, тайком, стирали за закрытой дверью или занимались другими благородными ухищрениями, чтобы поддержать ее и самих себя.

Двое или трое слуг были самыми обычными людьми, такими же пожилыми, как и сама Эсфирь, но остальные трое или четверо оказались божественно красивыми кашанскими мальчиками и юношами. А одна служанка, я с радостью заметил это, была ослепительно красивой юной девушкой с темно-рыжими волосами и роскошным телом. Чтобы заполнить время, пока вдова Эсфирь щебетала, я занялся cascamorto ^[142] этой служанки, посылая ей томные взгляды. А она, когда хозяйка не видела, ободряюще улыбалась мне в ответ.

На следующий день, пока охромевший верблюд отдыхал, так же как и остальные четыре, мы, путешественники, все по отдельности пошли в город погулять. Отец отправился поискать мастерскую каши, выразив желание узнать что-нибудь об изготовлении этих изразцов, потому что полагал, что сие полезное производство можно будет внедрить среди мастеровых Китая. Наш погонщик верблюдов Ноздря вышел, чтобы купить какую-нибудь целебную мазь для ушибленной ноги верблюда, а дядя Маттео вознамерился пополнить запасы мамума — средства для удаления волос. Как выяснилось вечером, ни один из них не нашел того, что искал, потому что никто в Кашане не работал в Рамазан. Я же сам, не имея никаких поручений, просто прогуливался и наблюдал.

Отличительной особенностью Кашана было то, что в небе над ним постоянно кружили и падали вниз большие темные хищные птицы с раздвоенными хвостами — коршуны-падальщики. Также в Кашане и в каждом городе, расположенном восточнее его, широко распространена еще одна птица — майна, которая, кажется, совсем и не летает, а проводит все свое время, копаясь в отбросах на земле. Майна ходит с вызывающе важным видом, выставив вперед нижнюю часть клюва, как драчливый маленький человечек выпячивает нижнюю челюсть в поисках ссоры. Ну и, разумеется, пока я бродил по Кашану, мне тут и там попадались хорошенькие мальчики, которые играли на улицах. Они напевали извечные детские песенки о подпрыгивающем мячике, распевали считалки и дразнилки, играли в прятки и водили хороводы совсем так же, как это делают дети в Венеции, за исключением одного: все их песенки очень сильно смахивали на пронзительный кошачий визг. Приблизительно такой же была и музыка, которую исполняли уличные артисты, выпрашивавшие у прохожих бакшиш. Казалось, у них здесь не было никаких инструментов, кроме changal (а это не что иное, как guimbarde, или иудейская губная гармоника) и chimta (а это кухонные щипцы), потому-то их музыка представляла собой ужасную какофонию, состоявшую из звонких ударов и громыхания. Думаю, что прохожие, которые бросали музыкантам одну или две монеты, поступали так не потому, что благодарили их за выступление, а чтобы те хоть ненадолго замолчали.

Я не слишком долго бродил по Кашану в то утро, к тому же я сделал круг по улицам и вскоре обнаружил, что снова приближаюсь к дому вдовы. Красавица служанка в окне призывно помахала мне рукой, как будто специально поджидала, когда я пройду мимо. Она провела меня в дом, в комнату, украшенную слегка потрепанными qali и диванными подушками, и сообщила по секрету, что ее хозяйка чем-то занята, после чего сказала, что ее зовут Ситаре, что значит Звезда.