Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти - читать онлайн книгу. Автор: Ди Би Си Пьер cтр.№ 86

Джонси просто ржет в ответ, злобным таким, грязным смехом. Ласалль смотрит на меня.

– Пиздец, не сработал Санта.

– Тоже мне, священник, – говорю я. И иду к двери, но он хватает меня за руку и разворачивает назад.

На шее у него вздулась огромная, на трубу похожая вена, которая пульсирует так, как будто живет не на шее, а на органе, типа того, размножения.

– Твою в бога душу мать. – Изо рта у него летят капельки слюны, а дыхание вползает в мое ухо как рулон горячей шкурки. – Где этот Бог, про которого ты мне твердишь? Ты думаешь, благой вселенский разум стал бы морить детей голодом и спокойно следить за тем, как достойные люди кричат от боли, сгорают заживо и истекают кровью каждую секунду, днем и ночью? Нет никакого Бога. Одни только сраные люди. И ты попал вместе со всеми нами в гадюшник человеческих желаний, желаний невыполнимых, перегоревших в потребности, которые болят и саднят, как открытые раны.

Эта его вспышка застает меня врасплох.

– Ну, у каждого свои потребности, – бормочу я.

– Ну, тогда и не скули, и не приползай ко мне, если попался кому-то под ноги, если стоял на дороге к удовлетворению чьих-то потребностей.

– Но, послушай, Ласалль…

– Как ты думаешь, почему этот мир сидит и жрет свои же собственные ноги? Потому что прямо у нас под носом ходят счастливчики, у которых есть все, а нам до них не дотянуться. А почему нам до них не дотянуться? Да потому, что так устроен рынок пустых надежд: мы должны оставаться внизу, чтобы машина работала. Бог не мог такого сотворить. Такое могли устроить только люди, животные, которые придумали себе в утешение Бога, который где-то там, наверху.

Ласалль тычется дрожащей губой мне в лицо.

– Когда ты наконец поумнеешь! Переплетение людских потребностей заставляет мир вертеться. Плети сам, и твои собственные потребности будут удовлетворены. Слышал когда-нибудь такую фразу: «Дай людям то, чего они хотят»?

– Да, конечно, но тогда как Бог-то сюда встраивается?

– Нет, ты все-таки безнадежно отстал от поезда. Давай я скажу проще, чтобы даже такой ёбнутый тупица, как ты, и тот понял. Папа Бог растил нас, пока мы не влезли в длинные штанишки; потом продал права на размещение своего имени на долларе, оставил на столе ключи от машины и на хуй съебался из города.

Из глаз у меня брызжет вода.

– Не пялься в небо, оттуда помощи не будет. Смотри сюда, на людей, которые запутались в мечтах, как в соплях.

Он хватает меня за плечи, разворачивает и тычет лицом в зеркало на стене.

– Ты и есть Господь. Прими на себя ответственность. И пользуйся властью, которая тебе дана.

В дверях появляются четыре человека: двое охранников, капеллан и тот, в черном костюме.

– Настало время последнего события, – говорит костюм.

Я автоматически перевожу глаза на кабинку, в которой тихо сидит и срет какой-то незнакомый зэк, но охранники проходят мимо кабинки и берут под руки Ласалля. Губа у него снова отвисает, как у придурка, плечи опускаются. Краем глаза я вижу, как Джонси машет мне рукой.

– Ласалль? – спрашиваю я. – Так ты – зэк?

– Уже ненадолго, – тихо отвечает он. – Такое впечатление, что совсем ненадолго.

– Шевелись, Литтл, – зовет от дверей Джонс. – Ласалль выиграл первый тур выборов.

– Но послушай, Ласалль, это что, она и есть – тайна жизни?

Он фыркает и трясет головой, а охранники уже ведут его к двери.

– В смысле, а на практике…

Он поднимает руку. Охранники останавливаются.

– В смысле – как это делается? Распуши перья, стань больше, чем ты есть. Смотри, как это делают животные, любые. А что касается людей – смотри…

Он вынимает из кармана зажигалку и жестом велит всем заткнуться. Он тихо щелкает зажигалкой, один раз, а потом приставляет ладонь к уху, чуть нагнувшись, и вслушивается в то, что происходит в кабинке, в которой сидит невидимый и неведомый зэк. Через секунду в кабинке раздается какое-то шуршание. Потом щелкает зажигалка. И мы видим, как над перегородкой поднимается первый клуб дыма: зэк затянулся сигаретой, о которой мгновение назад даже и не думал, даже и не знал, что ему захочется закурить. Сила внушения. Ласалль с улыбкой поворачивается ко мне и щелкает зажигалкой.

– Пойми, что им нужно, и они станут плясать под любую Музычку, которую ты им, сукам, сыграешь.

Все пятеро сворачивают в коридор, а меня хватает за руку Джонси. Я вырываюсь и делаю пару шагов вслед за Ласаллем. Но Джонси тут же пропускает руки мне под мышки и берет меня сзади в замок. Вот это ему и нужно. Чтобы ты не дергался.

– Спасибо, Ласалль! – кричу я.

– Не за что, Вернон Господи, – доносится до меня его ответ.

– Слушай, сынок, – спрашивает Джонси, – ты что, и впрямь купился на всю эту Ласаллеву херь?

– Да мне сказал кто-то, что он священник.

– Ага, конечно. Кларенс Ласалль, ёбаный убийца, мясник с топором.

Ночью я лежу на койке и слушаю, как у кого-то в Коридоре показывают по телевизору казнь Ласалля. Я жду, когда проклюнется голос Тейлор, но потом один из сидельцев говорит, что она ушла из шоу, решила стать свободным репортером. А что, она теперь может диктовать свои условия. И всего-то нужно раскрутить для начала одну большую историю. К тому же нам удалось ухватить только последний час этого шоу. Никаких последних заявлений Ласалль делать не стал: это круто. А в качестве финальной темы выбрал «I Got You Under My Skin». Вот это мужик.

Весь остаток недели лежу и рассматриваю потолок. Даже над арт-проектом работаю лежа на спине и укрыв руки полотенцем. Все телерадиоприемники снова убрали, сразу после казни Ласалля, и я стал думать о том, что он сказал мне в последний раз. Звучит, конечно, слишком уж просто, как в концовке какого-нибудь телефильма или типа того, когда на заднем плане пускают скрипичную музыку. Но все равно заставляет думать, про всю мою сраную жизнь. У меня даже отзывов от работодателей нет, где были бы перечислены все мои таланты. Мне кажется, главная трагедия в том, что я должен был стать прокурором или даже Брайаном Деннехи, с моим-то умением просто на нюх чувствовать человека или, там, ситуацию, и все такое. Я, конечно, и в школе был не гений, и в спорте так себе, но уж этого таланта у меня не отнять, в этом я уверен. И проиграл я в этом лохотроне, скорее всего, просто потому, что в последний момент струсил: они сделали ставку, а я нет. И вот вам еще одна истина: страх – мой самый главный враг. В мире, где человек просто обязан быть психом, я недостаточно громко орал, чтобы меня пропустили вперед. Я был слишком стеснительный парень, чтобы всерьез играть в Бога.

«Смотри, как это делают животные», – сказал Ласалль. Дай людям то, чего они хотят, и наблюдай за животными. Насчет дать – это я понимаю; но я ломал себе голову из ночи в ночь, до самых Мартовских Ид, я пережил еще два, а потом три голосования и все пытался подобрать ключик к этим его словам про животных. А кончилось все тем, что я стал наблюдать за этими дурацкими коричневыми ночными бабочками, которые бьются об лампочку в моей камере, за фланелевыми лоскутками, оторванными от ночной тьмы, заблудившимися и сбитыми с толку. Я где-то слышал, что на самом деле ночные бабочки запрограммированы лететь по прямой, ориентируясь по луне. Но эти лампы дневного света – как в супермаркетах – сбивают их с курса. Вот я лежу и смотрю на них. Смотрю, как одна из них рубится с коробчатым абажуром, и пыльца у нее с крылышек облетает просто ведрами. Потом – ффп! – она надает на пол и подыхает. А лампочка жужжит себе дальше. И луна – то же самое. У бабочек мне учиться нечему, я сам такой.