У меня в камере, на скамье, старая как мир развлекушка – металлические шарики, подвешенные на леске, в рядок, которые стукаются друг о друга. Рядом лежит полотенце, а под ним – инструменты для моего арт-проекта. Да-да, я до сих пор не отвык прятать вещи под чистым бельем. От некоторых привычек избавиться труднее, чем от самого себя. Потом, рядом с полотенцем, – крошечный телик, который мне одолжила Вейн Гури. Я протягиваю руку и переключаю канал.
«Этот человек, Ледесма, не прав, он пресуиник, там срыто много болше фактов, чем приволокли в судье…»
Это мой старый адвокат, Абдини, он выступает перед каким-то импровизированным судом присяжных, из одних женщин, на местном телевидении. Вот он, мой старый добрый друг Мартовский Заяц, наш вечный неудачник, во всей красе. Одет, как будто собрался на турецкую дискотеку.
«Вернон Литтл подал апелляцию на решение суда, не так ли?» – задает вопрос ведущая.
«Подал, – отвечает какая-то другая тетка, – но шансы на успех весьма сомнительные».
«Полиции, к примьеру, такки невдалось найти фторо-ружо», – продолжает Абдини.
«Простите?» – переспрашивает кто-то из присяжных.
«Мне кажется, он хотел сказать, что им так и не удалось найти второе ружье», – подсказывает ей соседка.
Дамочки вежливо смеются в ладошки, но Абдини не до шуток, он с озабоченной гримасой смотрит в камеру.
«Я его наду…»
Я снова скачу по каналам, чтобы посмотреть, кто еще решил не упустить своего и войти в дело. Ага, вот еще одно шоу, и репортер как раз беседует с Лалли.
«А что вы могли бы ответить тем слоям общества, которые считают, что вы зарабатываете деньги на грязных журналистских технологиях?»
«Ц-ц, чушь собачья, – отвечает Лалли. – Начнем с того, что мой телепроект никоим образом не рассчитан на извлечение прибыли. Выручка будет поступать прямиком в государственную казну, вместо того чтобы уходить на содержание самых отъявленных уголовников, которые только живут на нашей земле. Ну, а во-вторых, он обеспечивает наше неотъемлемое право видеть, как вершит свою работу правосудие».
«Итак, вы всерьез предлагаете финансировать государственную пенитенциарную систему путем продажи прав на показ по телевидению казней преступников? А не кажется ли вам, что последние минуты жизни заключенного есть дело, как бы это поудобнее сказать, сугубо личное?»
«Да ничуть. Не забывайте, что даже в наше время за всеми казнями наблюдает не один и не два человека. Мы просто расширим эту аудиторию, включив в нее всех, кто интересуется практическими аспектами соблюдения законности».
Лалли кладет руку себе на бедро.
«Совсем недавно, Боб, все казни были публичными, и проводили их на городских площадях. Преступность шла на убыль, а уверенность общества в своем завтрашнем дне – росла. На протяжении всей истории человечества общество оставляло за собой право наказывать деликвентов своею собственной рукой. И не настало ли время вернуть обществу это право?»
«Посредством интерактивного голосования?»
«Именно. И речь идет отнюдь не только о казнях – речь идет о телеканале «последней реальности», где зритель сможет отслеживать, по кабельному телевидению или через Интернет, все течение жизни заключенных в камерах смертников. Он сможет, фигурально выражаясь, жить среди этих людей и принимать свое собственное решение относительно того, кто из них действительно заслуживает высшей меры. Затем, в конце каждой недели, зрители всего земного шара смогут принять участие в голосовании: кого из преступников нужно казнить на сей раз. Эта акция основывается на принципах гуманизма и являет собой очередной, вполне логичный шаг на пути к построению настоящего демократического общества».
«Но ведь в действительности судьбу заключенных решает только надлежащая правовая процедура, не так ли?»
«Совершенно верно, и в эту кухню вмешиваться мы не сможем. Однако новая процедура ускоренного рассмотрения апелляций означает, что заключенный гораздо быстрее, чем раньше, исчерпывает свои последние шансы на обращение к системе правосудия, после чего, как я и говорил, контроль над распорядком приведения приговоров в исполнение полностью перейдет в руки нашего зрителя».
Лалли выстреливает в ведущего хитрожопым адвокатским смешком и широко разводит руки в стороны.
«Если отбросить частности, Боб, то все предельно просто: содержание преступников стоит денег. Популярные телешоу приносят деньги. Преступники на ТВ – люди весьма популярные. Мы совмещаем одно с другим, и нате вам – проблема решена».
Репортер выдерживает паузу, пока на заднем плане садится вертолет. Потом задает следующий вопрос:
«А что вы могли бы ответить тем, кто считает, что таким образом вы будете нарушать права заключенных?»
«Я вас умоляю, преступники, по определению, живут в ситуации принудительного ущемления прав. К тому же при существующей системе осужденные могут годами томиться в тюрьмах, не зная, как решится их судьба, – а это вы не считаете жестокостью? Мы просто предоставим им то, что всегда обещала и никогда не исполняла в действительности наша правовая система, – рациональность. Кроме того, у них будут куда более широкие возможности получить духовное утешение от ближних и выбор музыкальной темы, которая будет сопровождать Последнее Событие. Мы собираемся даже построить специальный павильон, в котором они будут делать свои Последние Заявления, и картинку на заднике они тоже смогут выбирать сами. Поверьте – сами осужденные с готовностью поддержат подобные нововведения».
Репортер улыбается и кивает Лалли.
«А что вы можете сказать относительно тех докладов, которые вы намереваетесь представить в сенате?»
Я выключаю телевизор. Вот чего мне здесь действительно не хватало, так это телекамер. У нас тут даже туалет открытый, понимаете? На этом ведь можно сделать деньги. Интернет-пользователи смогут выбирать, какую камеру они в данный момент просматривают, смогут менять угол и точку зрения, и все такое. По основным каналам будут пускать выдержки: самые яркие события минувшего дня. А потом вся эта публика будет голосовать по телефону или по сети. Насчет того, кому из нас умереть на следующей неделе. Чем умнее ты будешь себя вести, чем забавнее ты покажешься широкой публике, тем дольше протянешь. Говорят, один старый зэк сказал недавно, что это сильно смахивает на жизнь настоящих актеров.
Пока не выключили свет, я сажусь поиграть с металлическими шариками: я вообще в последнее время всерьез к ним пристрастился. Иногда я читаю сихотворение, которое мне прислала по почте Элла Бушар, про верные сердца и прочее в том же духе. Я знаю, что нужно писать стихотворение, но она не знает – пока не знает, по крайней мере. Но сегодня я сихотворение читать не хочу, я играю в причину и следствие, с шариками. Потом Джонс, охранник, приносит мне в камеру телефон. То, что в камерах теперь можно подключать телефоны, – единственный положительный результат бурной деятельности Лалли. И еще двери в кабинках душевого блока, и электрические зажигалки для сигарет, даже притом что настоящего огонька от них не дождешься. Я беру у Джонси телефон.