Золушка с Чистых прудов - читать онлайн книгу. Автор: Вера Васильева cтр.№ 77

Я очень благодарна Виктории за такое проникновение в мой образ, за удивительное понимание меня как актрисы, создание настроения и всей атмосферы, царящей вокруг меня на сцене и во многом сложившейся благодаря этим платьям. Севрюкова – настоящая соратница, и каждая актриса найдет в ней такого же друга, какого обрела я…

С появлением на сцене молодого мужчины все в героине оживает. Тут надо сказать, что играющий его Игорь Лагутин, которого я, в общем-то, прежде мало знала, оказался чудесным партнером, талантливым, высокопрофессиональным, добрым и внимательным, что тоже по-своему хорошо. Его все звали Гошей, и я стала звать Гошей, вроде как совсем попросту, и это даже симпатично. Он сидел, очень внимательно смотрел и слушал и почти ничего не говорил о своей роли.

А я, кажется, довольно много говорила, потому что роль такая, в которой можно выглядеть смешно и даже неприятно. Роль, про которую могут сказать: она не подходит Верочке Васильевой. Ведь Верочка Васильева умиротворенная, улыбчивая, чистая, верная, а здесь – женщина, не согласная с тем, что она никому не нужна. Она уверена, что судьба ей должна обязательно послать что-то такое, благодаря чему оживут в ней все ее женские чувства и чары, а с ними и творческие, которые и так есть в ней. Она все может. Она может верить, что она нравится, она может верить, что сыграет Саломею, которой шестнадцать лет. Она убеждена в своей неотразимости.

Да еще рядом слуга, выполняющий, как раб, все ее приказы, – мужчина, который ей служит. И это тоже дает возможность ощущать себя не просто женщиной в возрасте, а женщиной, которой, несмотря на возраст, все еще поклоняются.

Так что много очень интересных вещей, которые я почему-то легко понимала в ходе репетиций. Сама удивляюсь: я скромный человек, но понимала свою героиню. Конечно, в чем-то я другая, а в чем-то она мне очень близка.

Еще я, например, осознала: если появился драматург, способный ее оценить и сделать для нее роль, то это тот человек, с которым уже можно зажить ярко со всякими приятными неожиданностями. К тому же он здесь, и значит, есть ради кого наряжаться. Если он здесь, то можно и покапризничать, потому что он обязан, раз я ему плачу, меня развлекать и быть по отношению ко мне, так сказать, джентльменом. Поэтому я иногда во время репетиций говорила: «Я как актриса не должна чувствовать какого-то пренебрежения, потому что тогда мне будет трудно играть. Мне надо находиться на такой высоте, к которой никто не смеет подступиться. И это мне даст возможность и кокетничать, и делать все, что я хочу, ведь я уверена, что не получу унизительного для себя отказа».

По-моему, мой партнер хорошо уловил это, и я действительно по пьесе ни разу не почувствовала, что я ему неприятна или назойлива в его глазах, и он как бы дает мне надежду на что-то, однако не открывается. Поэтому мне было с ним легко. Но главное, конечно, что мой партнер очень талантлив, профессионален, добр и чуток ко мне.

А другой мой партнер – по пьесе мой первый муж, создавший меня как актрису, – это актер Олег Вавилов. Я с ним играю уже давно спектакль, который поставил Юрий Васильев, – «Однажды в Париже». Он замечательный актер. Как-то раз я даже пришла к нему за кулисы хвалить его за Каренина. Он играл в постановке Житинкина «Анна Каренина». Евгения Крюкова играла Анну, но я запомнила именно Каренина – так он мне понравился, мой Вавилов. Его загадочность, его какая-то внутренняя мощь и несогласие с тем, что происходит, его недюжинная сила – это моя героиня в нем понимала, но укрощала, потому что привыкла укрощать.

Таким образом, один партнер хорош и другой партнер хорош…

Я очень люблю сцену, где невольно моя героиня признается в любви, она впервые почувствовала, что влюбилась в этого автора, который помогает ей создать сценарий о Саломее. Это момент, когда я говорю, что надо послать наш сценарий на киностудию, и остаюсь наедине со своим соавтором, оживившим меня во всех смыслах. Появление молодого мужчины в доме уже хорошо для героини. Значит, есть ради кого быть красивой, есть кому показывать свои фильмы, перед кем восторгаться собственной игрой и собственной молодостью. Идет какой-то расцвет всего ее существа после вынужденной жизни затворницы.

И когда мой партнер и соавтор по сценарию говорит о том, что уезжает, меня это поражает совершенно, как если бы объявили, что завтра начинается война. То есть я живу себе в свое удовольствие, и вдруг он мне сообщает: «Мы закончили сценарий, все в порядке, спасибо большое, я уезжаю. Если что-то надо, вы мне позвоните».

Я в ужасе сознаю, что моя ожившая жизнь – женская, актерская, всяческая – кончается. Я в это поверить не могу и начинаю его мягко просить. Я привыкла, что если я прошу, то мне уступают. Но он этого не делает. Я в отчаянии говорю, что буду платить огромные деньги, только пусть он не уезжает ни в коем случае, потому что я не мыслю уже себе жизни без него. Ведь иначе я снова стану затворницей – снова не для кого будет одеваться, снова не о чем мечтать. А это смерть. И вот я уже приказываю, потом понимаю, что это нехорошо. Хлынули слезы отчаяния, и я встаю перед ним на колени, умоляю, чтобы он не оставлял меня. А уж там будь что будет – неважно. Важно, чтобы он был, чтобы было ради кого жить, с кем мечтать. Чтобы жизнь закипела и я себя чувствовала бы той же двадцатилетней красавицей.

И когда он, чтобы успокоить меня, говорит: «Да, я останусь, только мне нужна свобода», – господи боже мой, какое огромное счастье возникает! Да, пусть будет свобода, пусть будет что угодно, но он останется в этом доме, будет ради кого жить, будет кому говорить: «Вот эта сцена такая, а эта – другая», то есть продолжит кипеть жизнь творческая и женская.

Поэтому мой первый крик издали: «Я вас…» – хотела сказать «люблю», но осознаю, что это не надо произносить, и добавляю: «благодарю». А потом понимаю, что, оказывается, люблю, и говорю тихо: «Спасибо». Прежде всего за счастье испытывать это. Мое «спасибо» уже относится не к тому, что он остался, а к тому, что я чувствую, ведь если жить и не чувствовать ничего, то можно и умереть, пожалуй, – особенно жалеть-то нечего.

Это вообще очень на меня похоже… Когда мне было двенадцать лет, я вдруг начала размышлять: вот мама живет, с утра до ночи стирает, перешивает из одного платья другое, говорит, что нет денег на башмаки для детей, едим щи и картошку, а Седьмого ноября – огромное счастье – бутерброд с сыром. Я представила себе такую жизнь и подумала: а что, если бы умереть сейчас? Тогда все будут жалеть и говорить: какая хорошая девочка умерла, она была такая послушная, она так много читала, ходила в театр, мечтала быть артисткой. Но как она может быть артисткой, когда ничего к этому не предрасполагает? И я взяла бритву и начала резать лезвием в сгибе локоточка две бороздки. Но так как бритва ничем не была защищена, то мне стало больно и уже не захотелось причинять себе еще большую боль. Я бинтиком завязала свою ручонку, и никто на это не обратил внимания.

Так что всякое на свете бывает, и в этой роли тоже. Муж героини говорит, что она не один раз пыталась покончить с собой, потому что ей очень тяжело жить так, как она не хочет. Она жаждет жить лишь так, как хочет. Тем более что судьба ей послала такую профессию.