Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века | Николай Воскресенский | страница 123 | LoveRead.ec

Обычно характеристика тяжелого положения крестьян является прологом к разбору вопроса о «народных» восстаниях, или движениях, – Астраханском, Булавинском и Башкирском. Поэтому основным методологическим требованием в освещении [данного] вопроса должны быть приведение в известность и анализ фактов, непосредственно предшествовавших явлению и вызвавших то или другое из названных «народных» движений. Между тем в указанных нами учебных руководствах перечисляются факты народного отягощения за все царствование Петра I. Так, в разделе о причинах восстаний первого десятилетия XVIII века в учебнике для средней школы приводится знак о взыскании пошлины с бородача с датой 1725 года, года смерти Петра и царствования Екатерины I, также [упоминаются] обложение налогом погребения человека в дубовом гробу и [налог на ношение] бороды [для] горожанина. Вряд ли можно признать одним из видов «народного» отягощения обложение денежным налогом желания состоятельного человека найти вечный покой именно в дубовом гробу. При этом не следует забывать, что ограничение Петром I приведенного благочестивого обычая в основе своей имело целью сохранение лесов, и именно дубовых, так нужных Петру I для строения военного флота, а налоги с раскольников, за бороды главным образом, шли на организацию [и дальнейшие нужды] учреждений для содержания и соответственного воспитания осиротелых во время бесконечных петровских войн детей, по современной нам терминологии – «беспризорных», а также, по-тогдашнему, для «зазорных», рожденных вне законного брака младенцев и подкидышей. Для них по указам Петра были принесены в жертву интересы и другой общественной группы, к которой не особенно благоволило правительство Петра, а именно [монашества: ] на великого государя были отписаны богатейшие московские монастыри, до того являвшиеся в большей своей части центрами тунеядства, а на дополнительное содержание [осиротевших и «зазорных» детей было] определено поступление налогов с носящих бороды в городах.

Никто не может отрицать факта тяжелого положения крестьян при Петре I. Самая продолжительная и разорительная в истории России война при необходимости перестройки на ходу войска и самой техники ведения войны – все это самым тяжелым бременем ложилось на преимущественного плательщика всяких налогов и повинностей и в то, и в последующее время – на крестьянина. Указанные же «народные» движения не были крестьянскими. Если бы в учебнике по истории СССР для вузов были подробно указаны причины отдельных восстаний, а также более обстоятельно обрисовывались социальный состав и программа общественных групп, принимавших участие в восстаниях, тогда были бы ясны их цели и характер. Между тем в том и другом руководствах этот – наиболее важный – момент затушеван общей характеристикой условий, далеко не предшествовавших [данным] движениям, и, что особенно любопытно, при характеристике их не подчеркнута роль реакционных элементов: раскольников, стрельцов, купцов, иногда первой гильдии, одному из которых принадлежала руководящая роль в Астраханском военном бунте, что в свое время отметил еще С. М. Соловьев^[1157].

Несомненно, социальная характеристика приобрела бы гораздо больше содержательности, если бы вместо ничего не значащей выдержки из челобитной, поданной Петру I от крестьян, написанной с церковно-риторским искусством подьячим с Ивановской площади или, может быть, церковным дьячком: «Твои бояре и князи… яко львы челюстями своими пожирают нас и яко змии ехидные рассвирепевши напрасно пожирают, яко же волци свирепии; бьют нас, яко немилостивыи Пилаты»^[1158], была приведена выписка из «прелес[т]ного письма» – прокламации астраханских повстанцев, посланной ими через «воровских пересыльщиков» на Дон, в казацкий круг. «Послали де их из Астрахани астраханские жители и всяких чинов люди, – говорили посланцы, –

о том, что в Астрахани учинилось за веру христианскую, и за бороды, и за немецкое платье, и за табак, и что к церквам их и жен их и детей в русском платье не пущали, и от церквей отлучали, и всякое ругателство чинили, и брали с них банных по рублю, с погребов с сажени по гривне, да хлебное жалованье отняли. И они де, терпев долгое время и посоветовав меж собою, чтоб им веры христианской не отбыть и что стала тягость великая и не мога терпеть и веры христианской отбыть, противились и убили до смерти ‹…› Им же де, астраханцам, учинилось ведомо всяких чинов от людей, что в Казани и в иных городех поставлены немцы и тамошним жителем и женам их и детям чинят ругательство ж, как и им в Астрахани, тягость и убивство служилым людем до смерти. ‹…› Да к тому дополнено, велели де им поклоняться болваном кумирским^[1159] и у начальных де людей кумирских богов выняли»^[1160].

Полагаем, что историк должен проявить подлинное чутье – чтобы по-настоящему осветить роль всех элементов, принимавших участие в движении и дававших направление в восстании, чтобы «воровского атамана», купчину первой гильдии, к тому же явившегося «расколом в церковной противности»^[1161], а также весьма неопределенно охарактеризованного в той же «Истории СССР»^[1162] «некоего Жигалу»^[1163] не признать ратоборцами и страдальцами за обираемый первым, а возможно, и вторым оборванный голодный люд, который они двинули против государственного порядка Петра I.

В частности, в данных движениях исследователь должен указать место и роль купцов-бородачей, с их верой в исключительность и богоизбранность старомосковских порядков, воззрений, веры, обычаев; мироедов всякого рода, привыкших на далекой окраине безраздельно и жестоко эксплуатировать беглую голытьбу. Он должен оценить по заслугам участие, намерения и стремления не разоружившегося до конца стрельца – «пакостника», по выражению Петра, – больше обывателя и торгаша, чем военного человека, а также бая и батыря полукочевых народов, державших в своих руках все нити народного труда и принимавших под свою высокую руку и беглого русского крестьянина, и местного татарина, и других с их устремлениями к мусульманской Турции и такому же Крыму, только недавно переставшему получать дань, [или] «поминки», с русского народа. Было что терять и зажиточному казаку, привыкшему среди степных просторов, вдалеке от государственных властей, распоряжаться всевозможными угодьями и не давать государству ничего, кроме нерегулярной партизанской военной службы.