Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века | Николай Воскресенский | страница 120 | LoveRead.ec

Следить за надлежащей организацией торговли съестными припасами должны были Камер-коллегия, генерал-губернаторы, вице-губернаторы, воеводы и «прочие управители», а также обер-фискалы и фискалы. Из указа Петра Сенату от 11 мая 1722 года^[1135], подписанного царем при отъезде в Персидский поход, можно видеть, что в борьбе со спекуляцией предметами первой необходимости преследовалось главным образом ограждение интересов низших классов, «подлых» людей. Будучи в Москве, царь узнал, что не только в селах, деревнях и городах, но и в самой столице при продаже соли целовальники обворовывают народ. Указ подробно описывает их воровские приемы:

Ежели кому случится купить пуд или больше, и, с таковых имая некоторые взятки, продают, а которые подлые люди^[1136] имеют только купить по малому числу, а именно до десяти копеек, а больше того, чтоб какую целовалником дачу дать, денег не имеют, и таковых оные целовалники, воровством своим отсылая друг к другу, продажи не чинят, чего для оные возвращаются в домы без купли соли тщи, отчего многие бедные в неисцелные болезни впадают и с жалобами на таких воров приттить не смеют.

Возмущенный таким бессовестным, преступным отношением к делу [со стороны] людей, специально приставленных государством к продаже соли, Петр устанавливает ряд мер, «дабы впредь могло оное воровство искорениться»: отдает половину движимого и недвижимого имения вора-целовальника доносителю на него, а самих воров, если таковые впредь явятся, «по подлинному свидетелству, не мешкая ни малого времени, казнить смертью, повесить». Одновременно была подтверждена обязанность органов управления и надзора усиленно наблюдать за торговлей солью, а Сенату было предписано затребовать сведения о случаях вскрытия злоупотреблений при продаже соли и о мерах, принятых против воров-целовальников, учреждениями и должностными лицами.

Из дела директора казенной (состоявшей в морском ведомстве) Московской парусной фабрики, Ивана Тиммермана^[1137], можно видеть, как строго относился Петр к злоупотреблениям администрации по отношению к рабочим, когда сведения о них [злоупотреблениях] до него доходили. В 1722 году рабочие – «матросы» Московского хамовного двора Коньков и Лебедев с товарищами – пожаловались царю на обиды, чинимые работным людям директором фабрики Тиммерманом. Среди прочих обвинений против него они выставили следующие:

1. Директор морит их голодною смертью, задерживая заработанные деньги месяца по два и по три, отчего все они «разорились и обнажились^[1138]».

2. Он отменил положение о выдаче больным рабочим по три деньги на день человеку, отчего больные помирают голодною смертью.

3. Применяет побои в качестве мер воздействия и прочее.

Для разбора жалобы была послана из Адмиралтейской коллегии особая комиссия, в состав которой входили член коллегии полковник Норов и два морских капитана, из которых один был известный сотрудник Петра по морскому законодательству, контролер Адмиралтейской коллегии Конон Зотов. Директор был предварительно отстранен от должности, и началось строгое следствие^[1139]. Оно выяснило, что директор-иноземец во многом был прав, например: в требовании медицинских свидетельств от рабочих, не вышедших по болезни на работу; в установлении средних норм выработки на военном заводе в условиях войны; в ограничении потерь пеньки и льна в процессе производства до нормы, принятой в Западной Европе; в вынужденности прибегать иногда к «русскому трактаменту» – побоям в отношении пьяниц и бездельников; в учреждении усиленных караулов из работных людей для охраны фабричных материалов от отдельных вороватых рабочих и т. д. Тем не менее за задержку заработной платы рабочим и другие упущения Тиммерман был отстранен от руководства Хамовным двором. Не помогли [ни] его челобитья с оправданиями, направленные адмиралу Апраксину^[1140], ни просьбы о ходатайстве перед царем, адресованные кабинет-секретарю Макарову^[1141], ни заслуги отца просителя, покойного Франца Тиммермана, ни, наконец, защита [со стороны] земляка, вице-адмирала Крейса^[1142].

Нами приведено большое количество источников, как законодательного, так и административного характера, обрисовывающих отношение Петра к людям, и в частности к низшим общественным категориям – к «подлым людям». Из них видно, что Петр был справедлив по отношению к «простому народу», заботлив и внимателен к его нуждам и, наоборот, суров и непреклонен к начальникам и властям, небрежным и бездушным при выполнении возложенных на них обязанностей по управлению.

Тем более нельзя не отметить некоторых широко распространенных, как среди историков, так и среди русского общества, мнений, прямо противоположных приведенным нами, – о чрезвычайных тяготах, лежавших в эпоху Петра I исключительно на «подлых людях» в связи именно с черствым, жестоким отношением к ним самого Петра I как правителя, государственного деятеля, руководителя тогдашней России. Такие мнения основываются главным образом на рассказах современников, особенно иностранцев, а также на личных впечатлениях, принадлежавших отдельным русским людям того времени, донесенных до нас представителями различных классов тогдашнего общества. Подобные же суждения высказываются как логический вывод из фактов многосторонней и напряженной деятельности Петра, например его занятости, постоянных разъездов, многочисленности его строительств, как то: крепостей, каналов, портов, кораблей и самой новой столицы, но иногда основываются и на свидетельстве исторических источников, почерпнутых даже из архивов.

Все такие мнения и суждения имеют своим предметом обычно следующие явления эпохи Петра I: сгон к центрам строительства, иногда даже с применением цепей, привлекаемых к земляным и другим работам строителей, их ужасающая по количеству [смертей] гибель; непомерные отягощения крепостных крестьян, вызывавшие «народные» восстания; суровость уголовных законов Петра, жестокое применение их в жизни и т. п.

Оставляя за собой обязательство представить по всем указанным темам обоснованное документальными данными освещение вопроса, укажем здесь на возможность другой постановки их изучения, вследствие чего они приобретут иное освещение, более близкое, как нам кажется, к объективности.