Солнце на антресолях - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Терентьева cтр.№ 4

– Господи… – всхлипнула мама. – Сашенька… Ты там видишь коробку с пылесосом?

– Нет. А у нас разве есть старый пылесос, мам?

– Нет… Я просто так спросила…

– Поискать коробку?

– Нет, Сашенька, нет… Это я так… Не обращай внимания…

Подождав немного, я сбросила на пол еще и коробку, на которой аккуратным маминым почерком было написано сбоку его содержимое: «Балетки Сашенькины старые. Коряжка из Тамбовск. обл. Ноты мои стар. Вещи на поделки. Голенища сапог отрезан. Разное». По полу покатилось и разное, и коряжка, и «вещи на поделки» – всякие обломки, обрывки, непонятные баночки, кусочки кожи, пуговицы, сломанные красивые заколки, порванные бусы: все, что мама собирает, надеясь, что когда-то я пойму, что лучший подарок на день рождения ей и папе – это подарок, сделанный своими руками.

Однажды, лет семь-восемь назад, когда я еще абсолютно верила всем маминым словам, я сделала папе зайца – кое-как сшила, набила ватой, пришила пуговицы вместо глаз, пушистый хвостик – остаток маминой шапки, на груди зайца вышила какую-то фигуру, задуманную как сердечко… Мама была тронута до слез, расцеловала меня и привезла к папе на дачу, на празднование, куда собрались все его родственники и друзья. А сама ушла. Что ей делать среди папиных гостей?

Что тут началось, когда я достала этого корявого бледно-фиолетового уродца, которого мучительно шила под мамины уговоры три или четыре дня! Папин сын, тот, что помладше, еще ползал по полу, но старшему, Джонни, было чуть меньше, чем мне, он быстро понял, чем вызван хохот взрослых, к тому времени уже хорошо подвыпивших – мы с мамой долго ехали, сильно опоздали к началу, и стал скакать вокруг меня, пихаясь и стараясь дернуть зайца за длинные уши.

Я постояла, посмотрела на них всех, оттолкнула своего полубрата так сильно, как только у меня хватило сил, и ушла. Он упал, все бросились к нему, а я, не найдя в куче вещей в большой прихожей своего пальто, так и убежала, в чем была – в праздничных белых туфлях и коротком бархатном красном платье. На улице был октябрь. Наверно, меня потом хватились, но я точно не знаю.

Я бежала к станции – я знала, откуда мы с мамой пришли, какая-то машина остановилась, за рулем сидела женщина, она подвезла меня прямо домой – за что мне больше всего и попало от мамы. Мама приехала позже меня, ведь она добиралась на электричке. Я сидела под дверью в бархатном платье, и мама от неожиданности чуть сознание не потеряла. А уж когда я рассказала, что ехала на попутной машине… Мама сначала не поверила, а потом второй раз чуть сознание не потеряла. Она еще не знала, как я убежала, оттолкнув Джонни. Я, разумеется, честно рассказала и это. И когда мама узнала, что я «толкнула человека», она вообще потеряла в меня веру, на время, конечно.

«Толкнула человека! Моя дочь! Моя дочь! Толкнула своего брата! Он упал, мог расшибиться!..» Мама долго возвращалась к этой теме, пытаясь убедить меня, что рукоприкладство – это последнее, что может помочь в ссоре. Не убедила, наоборот. Я дерусь всегда, все это знают, поэтому со мной не связываются. Мама пыталась отдать меня на борьбу, я походила год и перестала. Зачем? Все равно нам там объясняли то же, что и мама: вы учитесь драться не для того, чтобы выяснять отношения с теми, кто слабее или даже сильнее вас. Борьба – это спорт. Нет, сказала я тогда. Для меня драка – это способ отстоять свою честь. Вот и все. И если меня оскорбляют, или не меня, а кого-то, кто не может за себя постоять, я подхожу и даю в ухо. У меня же нет старшего брата, который мог бы сделать это за меня. Вот моя правда. Я не то чтобы очень сильная. Просто я вкладываю в удар отношение к человеку. И попадаю в него не силой мышц, а силой духа и своего презрения или ненависти. Жизнь – это борьба, даже если моя мама и думает по-другому.

То был второй и последний раз, когда меня звали к папе в гости. Точнее, второй и последний раз, когда я ходила к нему в гости. Папа довольно быстро отошел, тем более что мама попыталась в ответ сделать ему выговор за то, что меня выпустили одну. Папа пообижался, попробовал поругаться, но через месяц пришел к нам сам. Спустя год или два он снова позвал меня к себе, рассказывал, что мои братья очень обо мне скучают. Я была тогда еще мала, чтобы ответить как следует. И просто отказалась. Говорила «нет» на каждое его слово.

– Алехандро…

– Нет!

– Дочь!

– Нет!

– Ну, все!

– Нет!

– Так, ну-ка послушай…

– Нет!

– Ты отца…

– Нет!

– Ты…

– Нет!

Папа побесился и отступил. А теперь я уже могу нормально ему объяснить, что к чему, у меня хватает и слов, и смелости. Поэтому папа ко мне относится нормально. Только мама этого никак не поймет. Каждый раз – каждый раз! – перед его приходом сердечно просит меня: «Веди себя, пожалуйста, с папой, как я тебя прошу. Пожалуйста, Сашенька!» И никак ей не объяснить – если вести себя, как она просит, папа будет вытирать об меня ноги. И папа, и мальчики, и мужчины, и все наши учителя… В общем, все, кто сильнее меня. Как об маму вытирают ноги ее авторы, например, и начальники. И сам папа.

Мама – корректор в издательстве. Это не единственная ее работа, но главная. Еще она учит русской грамоте отстающих детей, которые не хотят ни читать, ни писать. К нам приходят маленькие испуганные дети, которые очень быстро понимают, как нужно вести себя с моей мамой, и начинают именно так себя вести. Мама потом плачет, просит их родителей больше тех деток не приводить, а родители, тоже зная, как себя вести с мамой, либо прибедняются, жалуются на жизнь, либо еще как-то давят на маму. И она за мизерные деньги терпеливо объясняет сложные правила правописания русских суффиксов страдательных причастий или запятых в придаточном. С некоторых пор хотя бы с одним учеником учеба пошла чуть лучше. Мне удалось очень удачно за маминой спиной объяснить, как нужно относиться к учебе.

Извинившись перед мамой, я вошла на цыпочках в гостиную, якобы за томом «Войны и мира», чтобы срочно подготовиться к сочинению. Напротив мамы сидел крепкий черноволосый мальчик Артем, наглющий шестиклассник, у которого уже стали энергично пробиваться темные усики. У него есть какая-то восточная кровь, но она за пару поколений размылась до неузнаваемости в подмосковных поселках, где жили его ближайшие предки. Только темные непроглядные глаза точно говорят о том, что дальние предки Артема скакали на лошадях, может быть, и праздновали победу, пируя на телах поверженных русских пленников.

Очень трудно мне жить, так хорошо зная историю! Но я знаю, что тот, кто родился сейчас, никак не виноват в том, что делали его дедушки, а тем более прапрапрадедушки, от которых у него остались, например, лишь бешеный нрав или странное представление о своей исключительности, пробивающееся даже в снах – человек днем может быть самый обычный, а ночью ему снится, что он – повелитель всех стран. И у него много рабов, светловолосых… Что ему делать с этими снами? Откуда они приходят?

Артем сидел и просто смотрел на маму, подперев свой гладкий еще подбородок обеими руками.