Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - читать онлайн книгу. Автор: Винсент Дж. Питтс cтр.№ 52

Кроме того, он указал на вопиющее противоречие в версии защиты. Так, Фуке утверждает, что Мазарини редко отдавал письменные распоряжения, и одновременно – что сотни писем и приказов кардинала были похищены из его бумаг. Как это может быть правдой? Что касается утверждений Фуке о займах от собственного имени на нужды трона, то Талон заявил, что займы были фиктивными. Активы же Фуке спрятал, чтобы скрыть плоды своих преступлений.

Фуке ответил витиевато и обстоятельно. Он повторил многие из прежних доводов, но добавил много новых деталей, выставлявших обвинителей в нелестном свете ^[595]. Нашумевшие 120 000 ливров пансиона с соляного налога, утверждал он, были результатом сговора в интересах Мазарини между кардиналом и Клодом Жирарденом, одним из его доверенных финансистов. Почему не допрашивают Жирардена, который организовал этот синдикат? ^[596] Что касается так называемой схемы по присвоению 6 миллионов ливров, на показания Никола Жанена де Кастий и Мартена Табуре вряд ли можно полагаться. Жанен де Кастий – хороший, но робкий человек. Он признался в этом преступлении только на третьем допросе, после неоднократных угроз со стороны Берье. Табуре же в обмен на признание обещали иммунитет в отношении остальных инкриминируемых ему преступлений. Их свидетельства – ненадежное доказательство. Еще одно обвинение – в неправомочном присвоении средств – основано на документах, датируемых 1662 и 1663 годами. Но с 1661 года он находится под арестом. Прежде чем обвинять человека в убийстве, язвительно советовал Фуке, убедитесь, что у вас есть убитый ^[597].

Обвинение в использовании фиктивных транзакций, скрывающих реальную цену, в которую королевской казне обходились ее займы, позволило Фуке вновь преподать оппонентам урок истории. В 1657 году королевская власть отчаянно нуждалась в деньгах; все, что делалось в это время, было вызвано государственной необходимостью ^[598]. Особенно насмешливо откликнулся Фуке на обвинения, что он якобы не имел права занимать деньги от собственного лица для кредитования государства. Кардинал, замечал он, обо всех таких займах прекрасно знал и был за них весьма благодарен. К тому же после смерти кардинала аналогичные транзакции несколько раз санкционировал сам король, и Кольберу это прекрасно известно. Готово ли обвинение утверждать, что приказ, исходящий «непосредственно из уст короля», противозаконен? Или что «повиноваться королю и помогать ему в трудный час было преступлением?» Если так, едко продолжал Фуке, судьи палаты обязаны сообщить королю, что простое повиновение его приказам могут счесть преступным! ^[599]

И опять центральной фигурой защиты Фуке выступал Мазарини. Пока кардинал был жив, настаивал Фуке, «вся финансовая жизнь определялась его приказами, я только исполнял его указания» ^[600]. Мазарини, повторял он в который раз, был в те годы первоисточником всех нарушений в финансовой системе королевства. Это признал и Людовик, когда после смерти Мазарини принял «исповедь» суперинтенданта и простил его ^[601]. При этом Фуке не преминул уколоть Талона. Ведь там, где того ведет «сила правды», – его обвинения фактически направлены против кардинала ^[602].

Казалось бы, рассматривая вопрос о письменных распоряжениях кардинала, Талон действительно поймал Фуке на противоречии. Однако у последнего сразу нашелся готовый ответ. Как правило, Мазарини отдавал свои приказы бывшему суперинтенданту изустно. Затем Фуке в письме сообщал ему, что распоряжение выполнено. На таких письмах обычно оставались следы, доказывающие, что Мазарини знакомился с их содержанием. Скажем, иногда он просто расписывался на оригинале письма. Эту корреспонденцию Фуке хранил среди своих бумаг. Однако до сих пор ему отказывают в полноценном доступе к столь важным источникам ^[603]. Свое нелицеприятное объяснение Фуке разбавил жалобой на условия хранения документов. Фактически они находились в руках Фуко. Он, как все прекрасно знали, был человеком Кольбера и имел возможность хозяйничать в них по своему полному усмотрению ^[604].

Фуке не пожалел чернил, отвергая обвинение в государственной измене (lèse-majesté) ^[605]. Вещественными доказательствами lèsemajesté служили план из Сен-Манде и бель-ильский проект, поданный обвинением как увертюра иностранного вторжения. Для начала Фуке отделил план от своей деятельности в Бель-Иле. Последняя ни для кого не являлась секретом. Кардинал некогда просил его купить остров и позднее санкционировал строительство укреплений для защиты от врагов Франции. Работы велись с письменного согласия короля ^[606]. В новых своих трактатах Фуке добавил красок. Бель-Иль давно был в центре его колониальных интересов, восходивших еще к временам Ришелье. В ту пору этот великий кардинал поощрял участие Фуке-отца в морской экспансии Франции. Фуке продолжал дело отца, хотя из-за Фронды – медленно и с перерывами. После Фронды, с благословения Мазарини, Фуке возобновил свои морские предприятия. Этим и объясняется активная работа, свидетелями которой стали шпионы Кольбера ^[607]. Талон, опираясь на слова работавших на Фуке матросов, обвинял его в доставке на Бель-Иль бочонков с серебром. Эти известия косвенно свидетельствовали о существовании «припрятанных сокровищ». У Фуке и на это был готов ответ. Конечно, на Бель-Иль доставляли деньги. Нужно было рассчитываться с рабочими, архитекторами и инженерами и оплачивать иные расходы по проекту. Все эти суммы были взяты взаймы. Они полностью отражены в его бухгалтерских книгах ^[608]. Большей частью бочками на Бель-Иль доставляли сталь, свинец, порох и другие материалы, столь необходимые для строительства укреплений и кораблей. Откуда матросам знать, что находилось в опечатанных бочках? ^[609]. И наконец, повторял Фуке, он неоднократно предлагал Бель-Иль королю в дар. Это событие, однако, плохо вяжется с планом использовать остров для бунта ^[610]. Мазарини подписал королевский патент, санкционирующий действия суперинтенданта. Он постоянно общался с ла Мейере, лейтенант-губернатором Бретани. И если бы в этих обстоятельствах Мазарини не знал о проекте Фуке – он был бы «глупейшим из министров, когда-либо занимавшихся государственными делами» ^[611].