Вирус "А". Как мы заболели вторжением в Афганистан - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Снегирев, Валерий Самунин cтр.№ 81

Министр иностранных дел словно только того и ждал. Он удовлетворенно хмыкнул и тут же взял слово:

— Я полностью поддерживаю предложение Юры о том, чтобы исключить такую меру, как ввод наших войск. Наша армия, войдя в Афганистан, станет агрессором. Против кого она будет воевать? Да против афганского народа! Все, что мы с таким трудом сделали за последние годы в смысле разрядки международной напряженности, сокращения вооружений, все это будет перечеркнуто. Все неприсоединившиеся страны выступят против нас. Китай получит хороший подарок. Отпадет вопрос о встрече Леонида Ильича с Картером. Будет под угрозой визит Жискар д’Эстена, намеченный на конец марта. А что мы выиграем? Также надо иметь в виду, что и юридически нам не оправдать ввода войск. Согласно Уставу ООН, любая страна может обратиться к нам за военной помощью, и мы можем такую помощь оказать, но… — Громыко назидательно поднял вверх указательный палец, — только в том случае, если просьба исходит от страны, которая подверглась агрессии извне. Афганистан же никакой агрессии не подвергался. Это их внутреннее дело.

Удивительно: еще и суток не прошло с тех пор, как Андрей Андреевич здесь, в этом зале для заседаний политбюро, так же уверенно убеждал соратников в том, что «ни при каких обстоятельствах мы не можем потерять Афганистан». А теперь, если отбросить всю шелуху, он призывал повернуться к нему спиной во имя других, гораздо более существенных выгод. Громыко был известен своим умением менять позицию в зависимости от складывающейся конъюнктуры. Причем свою новую позицию, которая иной раз прямо противоречила старой, он отстаивал очень горячо. Но что же все-таки произошло за минувшую ночь? Сбитый с толку выступлениями Андропова и Громыко, Кириленко тоже попытался вскочить в отходящий поезд:

— Сейчас обстановка в Афганистане изменилась к лучшему, и разговор у нас, что вполне справедливо, идет уже в несколько ином ключе. Все мы придерживаемся того, что нет никаких оснований для ввода войск.

Устинов при этих словах демонстративно поморщился. А председатель КГБ довольно грубо поправил секретаря ЦК:

— Ситуация там не стала лучше. Уже не один полк перешел на сторону врага, а вся дивизия. Как мы видим из сегодняшнего разговора Алексея Николаевича с Тараки, народ не поддерживает правительство. Но могут ли тут помочь наши войска? Нет, в этом случае танки и бронемашины не выручат. Я думаю, мы должны прямо сказать об этом товарищу Тараки.

— Может, стоит его пригласить к нам и сказать, что помощь мы увеличим, но войска вводить не будем, — предложил Косыгин. — Не будем, потому что им придется воевать против народа. Минусы мы получим огромные. А плюсов никаких нет.

Кириленко опять решил вернуть инициативу:

— Мы им дали все. А что из этого? Ничего не пошло им на пользу. Они учинили расстрелы ни в чем не повинных людей, а нам в свое оправдание говорят, что и мы при Ленине тоже расстреливали. Видите ли, какие марксисты нашлись! Я думаю, нам надо будет доложить Леониду Ильичу об этой нашей точке зрения, пригласить в Москву товарища Тараки и сказать ему все, о чем мы договорились.

Подал свой робкий задыхающийся голос и астматик Черненко, который накануне поздно вечером вернулся из Завидово:

— Если мы введем войска и побьем афганский народ, то обязательно будем обвинены в агрессии. Тут никуда не денешься.

— Я думаю, надо прямо сейчас посоветоваться с Леонидом Ильичем и сегодня же послать самолет в Кабул за Тараки, — внес предложение Косыгин. — Что же касается наших вчерашних предложений по оказанию помощи, то мы ничего там не меняем, кроме одного — о вводе войск.

— Да, это надо исключить, — поспешил поддержать общую генеральную линию министр обороны.

Когда в понедельник 19 марта в ЦК появился отдохнувший и посвежевший генеральный секретарь, Черненко пригласил всех вчерашних участников плюс начальника генштаба Огаркова на новое заседание. Брежнев, только что с большим удовольствием рассказывавший соратникам о подробностях охоты в Завидово — это был привычный ритуал для понедельника, — теперь, явно поскучнев, перешел к афганским делам. Естественно, чтобы ни у кого не было ни малейших сомнений в его компетентности, он заверил собравшихся в том, что самым внимательным образом следит за событиями в соседней стране. Далее Леонид Ильич одобрил те предложения, которые родились у членов политбюро в субботу и воскресенье, и согласился с тем, «что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну».

— Я думаю, нам следует одобрить мероприятия, которые были выработаны в эти дни, — сказал генсек, завершая заседание. — Мы принимаем решение: пригласить товарища Тараки в СССР завтра, 20 марта. Переговоры с ним будут вести Косыгин, Громыко и Устинов. А затем его приму я.

* * *

30-летний аспирант Дипломатической академии Владимир Козин не удивился тому, что во вторник утром ему было велено явиться в Международный отдел ЦК и быть готовым к работе с ответственными афганскими гостями. Уже во второй раз Козина привлекали в качестве переводчика с языка пушту на важных переговорах в Кремле. 20 марта после полудня Козин оказался в павильоне правительственного аэродрома Внуково-2. Ждали самолет из Кабула, на котором должен был прилететь Нур Мохаммад Тараки. Поскольку визит был неофициальным, а по сути тайным, из советских руководителей афганца встречал один Косыгин.

Дожидаясь посадки самолета с афганским гостем на борту, председатель правительства уединился в комнате с бумагами, требующими неотложного изучения. Первой в стопке бумаг лежала подготовленная по его просьбе биографическая справка о товарище Тараки. Но это оказался сухой перечень дат, должностей и написанных афганцем книг — по нему трудно было судить о том человеке, с которым Косыгину предстояло вести серьезный разговор. Тогда премьер подозвал к себе переводчика Козина:

— Вы ведь работали в Афганистане? Расскажите мне о Тараки.

— Родился в 1917 году, — с готовностью начал рапортовать Козин. — Закончил…

— Нет, нет, — раздраженно остановил его Косыгин. — Не даты и дипломы, а какие-то человеческие детали, которые раскрывают его характер, суть его натуры.

— Понял, Алексей Николаевич, — смутился Владимир. — Я попробую. Нур Мохаммад Тараки родился в год Октябрьской революции в пуштунской семье крестьянина-пастуха. Ему на роду было написано повторить судьбу отца: на всю жизнь остаться неграмотным, а на хлеб зарабатывать мелкой контрабандой. Но Тараки повезло: отец решил, что кто-то в многодетной семье должен получить образование, выбиться в люди. Выбор пал на Нур Мохаммада, и он был отправлен учиться в среднюю школу в провинции Газни. Затем работал служащим в Кандагаре, делопроизводителем в Бомбее. В Индии не только овладел английским и урду, но и познакомился с идеями национально-освободительной борьбы, а также марксистскими взглядами.

Потом вернулся в Кабул, учился в колледже государственных служащих, был принят чиновником в министерство экономики, откуда перешел в министерство информации и печати. Судя по всему, его карьера развивалась вполне успешно. Еще вчера был босяком, а стал заместителем директора главного в Афганистане информагентства «Бахтар», написал и издал несколько литературных произведений, которые сразу сделали его имя известным. К этому же периоду относится начало его политической активности. Тараки вошел в состав руководства движения «Пробудившаяся молодежь», печатал яркие публицистические статьи, выступал за демократические преобразования в обществе, за улучшение жизни народа.